Над поверхностью земли есть волшебный «остров», куда ведут тысячи замысловатых лестниц, оставленных теми, кто туда залез. Ирония в том, что пока ты не был на острове, ты не видишь лестниц, даже если читал или слышал, что они есть. Балансировку колес Дхармы и Сансары каждому предстоит выполнять самому, в сервис не заедешь. Ясный свет, который иногда проблескивает внутри, не принадлежит нам. Наши с ним отношения скорее напоминают тень и свечу с этой фотографии.
“Я”, которое мы привыкли считать собой, рождается благодаря этому свету и подобно узорчатой витражной тени. Витраж непрерывно вращается, однако это происходит так медленно, что кажется, будто узор постоянный, и возникает иллюзия устойчивого обособленного “я” с именем, возрастом, итогами года и планами.
Узоры уникальны, хотя и могу иметь схожие фрагменты. А вот свет, который делает узоры видимыми — один. В каждой кинопленке свой сюжет, но оживает он благодаря одной и той же лампе проектора.
Пока свет не обнаружил сам себя, другие люди воспринимаются как узоры и по-настоящему встретиться невозможно — всегда будут “да, но…”, создающие овраги противоречий, огороженные заборами взаимными правил и многоярусных словесных подпорок, которые эти заборы придерживают.
Когда же обнаруживается Свет, узор перестает быть единственной точкой приложения внимания и становится тем, чем был всегда — просто переливающейся дрожащей картинкой, которая существует, пока освещена.
В различных вариациях эта идея звучит не одну тысячу лет и явно будет звучать дальше, потому что то Великое Запределье, в сторону которого она указывает, находится за пределами времени и формы, к которым мы привыкли. Его не пощупать и не найти под микроскопом, хотя все, что мы знаем, состоит из него.
Человеческие войны, полеты в космос, президентские выборы, электрокары с автопилотами, эпидемии с теориями заговора и итоги года — ажурная рябь на поверхности реки жизни. Бесконечно вращающийся вселенский калейдоскоп. Сначала свет оживляет его узор, а затем теряется в его фрактальных хитросплетениях и “ищет” дорогу домой.
Такое путешествие света, воспринимаемое как человеческое субъективное переживание жизни — это та сама одиссея духа от страха к любви, о которой человечество поет с начала появления слов.
Эта одиссея не может быть делегирована. Люди накопили немало знаний о ней, однако воспользоваться ими так же непросто как понять университетский курс дифференциальных уравнений, учась в начальных классах школы. Даже если отдельные слова понятны, сплетенная из них дорожка никуда не ведет. Она становится заметной лишь когда свет, отражённый в лабиринте хотя бы на миг узнал себя.
Не в этом ли ирония? С одной стороны слова служат нашему мышлению и коммуникации, позволяют сохранять и накапливать знания, однако при этом совершенно не подходят для документирования главного таинства жизни — здесь их сила заканчивается. Они создают занавес, на котором нарисована Истина, но найти ее за ним можно только соприкоснувшись с ней ДО этого. Выразить истину самостоятельно слова не могут, так же как музыкальный инструмент не может сыграть тишину.
Зачем тогда каждое поколение рождает эти бесконечные нагромождения букв? С одной стороны это походная песенка, которую они насвистывают сами себе в дороге. С другой — пометки на стенах лабиринта, чтобы меньше ходить кругами, судовой журнал, который могут понять другие путники. С третьей — фрагмент той лестницы, которая упоминалась в эпиграфе.
Человеческое искусство с небольшими оговорками является такими “фрагментами лестницы”. Это своего рода надписи “здесь был коля”, нацарапанные ключом на одинокой автобусной остановке. Пока вокруг видны только узоры, мы думаем, что встреться нам этот Коля, мы бы с ним вспомнили эту остановку, поболтали бы о ней и помолчали.
Когда же отраженный в лабиринте свет находит дорогу домой, граница между “вокруг” и “внутри” размывается, и свет обнаруживается везде.
И тогда в пометке “здесь был коля” на первое место выходят не место (здесь) и не имя (“коля”), которые суть атрибуты узора, а глагол “был”, увековеченный в гамлетовском монологе. Коля здесь БЫЛ, т.е. присутствовал — свет встретился с собой, породив рекурсивное узнавание, очередной слой которого был только что инициирован при прочтении этого предложения.
