Приключения, математика и еда возникают в каждом конкретном уме, который интерпретирует напечатанные символы букв согласно соответствиям, загруженным в него жизненным опытом. И если нужных соответствий пока нет, то возникающий смысловой мостик ведет не туда. Критично это или нет — зависит от целей.
Если мы никогда не пробовали манго, то наш ум будет заменять слово “манго” на “тропический фрукт”. Если мы по-настоящему не любили, а наше внимание не покидало контур личности, то слова “любовь” и “духовность” будут концептуальными абстракциями. Первое будет означать что-то вроде сильной межличностной симпатии и привязанности, а второе — нечто размытое и/или философско-религиозное.
Если же мы начинаем использовать такие слова как Бог, Истина, Правда, Пустота, Вечность и т.п., то тропинка смыслов становится и вовсе скользкой. И все же, несмотря на это, люди пишут и читают о Боге/Правде/Истине. Зачем?
Хотя "Дао, выраженное словами не есть истинное Дао”, и сами по себе слова не могут охватить и передать Истину, они, тем не менее, позволяют указать направление, в конце которого сверкает ее ускользающий отблеск. Именно он помогает автору подобрать слова, и составить их в нужном порядке так, чтобы в промежутках между ними хотя бы иногда возникало эхо Великой Тишины. В этом случае оно будет отражаться внутри читателей и звучать через них дальше.
Марсель Пруст писал об этом так: “В реальности каждый читатель читает в самом себе. Книга — это только своего рода оптический инструмент, предоставленный чтецу, чтобы последний распознал предметы, которых без этой книги, быть может, он не отыскал бы в своей душе.”