Ветер в Пустоте (роман)

11. Там, где нас нет

Сережа вышел на утреннюю пробежку, когда до звонка с Михаилом оставалось меньше часа. Выходя из подъезда, он обратил внимание на свинцовую тучу, наплывающую с севера, но решил, что успеет. Такие же тучи ходили над центром весь день накануне, и ни одна из них не пролилась. Однако эта, как вскоре выяснилось, не шутила.

Пока Сережа бежал свой стандартный пятикилометровый “круг” по окрестным переулкам, туча, не теряя времени, расползлась по небу, отчего, казалось, наступили сумерки.

“Ничего, успею”, — подбадривал себя Сережа, прибавляя скорость и пряча телефон поглубже в карман. Но туча была быстрее. Когда до дома оставалось уже рукой подать, в небе несколько раз свернули длинные зигзаги, а затем громыхнуло так, что у нескольких стоящих машин сработали сигнализации. Какие-то невидимые глазу небесные трубы с оглушительном треском лопнули, и началась московская июньская гроза — резкая и беспощадная.
Можно было, конечно, спрятаться в арку или подъезд, такие грозы редко бывали долгими, но тогда возникал риск опоздать на звонок с Михаилом.
Примерно с минуту Сережа пытался бежать, прячась за ветви редких деревьев над тротуаром, но потом бросил это бесполезное занятие.
Вода лилась не струями, как в душе, а низвергалась бурным ливневым потоком, так что Сереже казалось, будто над ним висит опрокинутая бочка, причем она двигается с такой же скоростью, как и он.

Этот странный образ его так развеселил, что он сначала засмеялся, потом сбавил ход, а затем и вовсе перешел на шаг, чувствуя, как вода попадает в глаза, стекает по спине, заливается в трусы и хлюпает в кроссовках.
Такое прекращение сопротивления вдруг принесло с собой странную легкость и радость. Это было так приятно, что он сошел с тротуара и пошел прямо по центру проезжей части. В арках домов и под козырьками подъездов ему встречались люди, которые, глядя на него, начинали улыбаться, и он тоже улыбался им в ответ и махал рукой.

Уже подходя к дому, он заметил впереди соседа-художника. Тот стоял под зонтом около подъезда, смотрел на Сережу и тоже улыбался.
— Красиво идете, маэстро, — сказал художник. — Или стоит сказать “Сережа-сан”, — художник чуть поклонился.
— Доброе утро, — улыбнулся Сережа. — Почему сан? Я похож на японца?
— В Бусидо сказано: “Попав под дождь, ты можешь извлечь из этого полезный урок.” И ты его явно извлек.
Художник говорил вполне весело и дружелюбно, но Сережа не знал, что такое бусидо, и ему показалось, как будто его проверяют.
— Это что-то японское?
— Самурайский кодекс, — ответил художник, пропуская его в подъезд.
Сережа надеялся, что он расскажет дальше, но художник молчал, а спрашивать, подтверждая свое незнание, Сережа не хотел.

Узкая кабина лифта, установленная в дом значительно позже его изначальной постройки, спускалась медленно и шумно. Сережа слушал, как она грохочет, задевая какие-то стыки на этажах, и отмечал свою неловкость от того, что они с художником стоят и молчат. Он даже хотел пойти по лестнице, но подумал, что это будет странно. Внутри кабины ему настолько сильно захотелось нарушить тишину, что он как-то неопределенно цикнул и кивнул на свежий рекламный плакат на стене лифта. Там виднелось бирюзовое море, солнечный пляж, пальмы и небольшая яхта недалеко от берега. На переднем плане этого курортного клише большая черная обезьяна в шортах и солнечных очках сидела в шезлонге, держа в лапе коктейль с соломинкой. Сверху был лозунг: “Отдых, который вы заслужили”.

— Хорошо там, где нас нет, — сказал Сережа. Он предполагал, что они обменяются каким-то стандартными фразами и разойдутся, но его реплика неуклюже повисла в тишине. Сережа внутренне поморщился. “Зачем я эту ерунду ляпнул? — с досадой подумал он. — Ведь уже доехали почти”.
Художник внимательно посмотрел на него. Он носил круглые очки с дымчатым затемнением, так что его глаз Сережа не видел.
— “Нас нет”? — медленно переспросил Художник. — А ты знаешь, о чем это?
Двери открылись, и путь был свободен, но теперь от разговора было уже не отвертеться.
— А тут разве какой-то хитрый смысл есть? — спросил Сережа. — Где бы мы ни были, и как бы хорошо себя не ощущали, всегда есть места, куда нам хотелось бы попасть, потому что там лучше, чем там, где мы сейчас.
— С этим все ясно, — ответил художник. — Но почему так получается, и может ли быть иначе? Что такое “нас нет”? Вот что интересно. Доводилось ли тебе бывать там?

Вопрос показался Сереже какой-то казуистикой.
— Как мы можем быть там, где нас нет, если нас там нет? — спросил он с небольшим раздражением.
— Вот в этом и вопрос, — засмеялся художник и весело ему козырнул. — Будь здоров, сосед.
Зайдя домой, Сережа сразу прыгнул в горячий душ, где еще пару минут прокручивал в голове этот странный диалог, пытаясь понять, что художник имел в виду, а затем его мысли направились к предстоящему созвону.

### Вопрос-ответ
Надев сухую футболку и толстовку, он насыпал в миску мюсли, залил их черничным йогуртом и устроился в кресле за большим монитором.
Михаил вышел на связь ровно в назначенное время, в Аделаиде было три часа. Одетый в бежевую льняную рубашку он сидел за деревянной барной стойкой. Стена позади него была стеклянная, и за ней виднелась зеленая лужайка, а еще дальше — длинная полоса белого песка, на которую непрерывно набегали зеленоватые океанские волны. Михаил выглядел усталым, и Сереже показалось, что он похудел, а черты его лица заострились.

Они помахали друг другу.
— Привет. Здорово там у вас, — сказал Сережа.
— Здравствуй. Да, как и положено “виртуальному фону”.
— А почему виртуальный? Выглядит вполне реально.
— Потому что времени на эти радости нет, очень плотный график тут.
— Много обновлений ставите аборигенам?
— Ты удивишься, но у этих аборигенов системы в чем-то посвежее наших. Так что себе тоже патчи приходится ставить, — улыбнулся Михаил. — Ну, расскажи, как твои дела. А то ведь мы и не виделись с Москвы. Ты писал, что необычный сон был. Помнишь его сейчас?
— Да, был. Честно говоря, он растаял через пару недель. Жаль, я не сообразил записать его сразу.
— Ничего. Может еще что-нибудь приснится, — засмеялся Михаил. — Давай тогда про медитацию. Я так понял, у тебя есть вопросы. Спрашивай.
— А вы не смотрели? Я их вчера присылал.
— Смотрел, — улыбнулся Михаил. — Но я хочу послушать, как их задаешь.
— Что значит “как задаю”? Как написано, так и задаю. Мне их прочитать что ли?
— Нет, читать не надо, — Михаил протянул руку куда-то за кадр и поставил перед собой квадратную тарелку с виноградом. Оторвал несколько ягод, он как бы взвесил их на ладони и положил в рот.
— Скажи, ты когда-нибудь задавался вопросом — что значит думать?
— Думать? — переспросил Сережа, слегка приподняв бровь. Он только приготовился задавать вопросы, как разговор неожиданно сменил направление.
— Что прямо сейчас происходит в твоем уме?
— Я пытаюсь понять, что означает ваш вопрос и что вы хотите услышать.
— А как ты это делаешь?
— Ммм… Не знаю. Просто смотрю.
— Не “просто”. С чего начинается это “смотрение”?
— Нууу… Сережа закатил глаза вверх и в сторону. — Я как бы спрашиваю себя…
— Вот, — Михаил поднял указательный палец вверх.
— Что?
— Совершенно верно — ты _спрашиваешь_ себя. Думать — значит задавать вопросы. Любое твое думание всегда начинается с вопроса. Он задает направление, в соответствие с которымприходят и выстраиваются мысли. Поэтому формулировка вопроса очень важна.
— Хм.
— Кроме того, возможно, ты уже заметил в своих сессиях, а если нет, то я немного забегу вперед: мы, как живые системы, постоянно меняемся. Этот процесс очень медленный, но непрерывный. Поэтому тот Сережа, который сейчас со мной говорит, — это не совсем тот Сережа, который писал эти вопросы. Хотя они и похожи на первый взгляд. Потому я предлагаю тебе внимательно сформулировать вопрос, актуальный именно сейчас.
— Понял-понял, — кивнул Сережа. — Основной вопрос такой — как различить наблюдение за дыханием от управления дыханием? Похоже, что пытаясь наблюдать, я часто контролирую дыхание, отчего оно делается неестественным.
— Сколько ты сидишь?
— 20-25 минут.
— Сколько циклов тебе удается пронаблюдать без отвлечения?
— От 60 до 100.
— Ясно. Ты молодец.
— Это много, да?
— Не в этом дело. Ты молодец, что задал вопрос. Похоже, ты действительно обуславливаешь дыхание.
— Как вы поняли?
— Когда ты _действительно_ наблюдаешь дыхание, то уже через 10-15 циклов твое восприятие начнет ощутимо меняться.
— Как было у вас в кабинете?
— Не так интенсивно, но отчетливо. У тебя бывало что-нибудь такое?
— Не было. Мне, в принципе, и без спецэффектов нормально сидится, но хотелось бы все-таки научиться отпускать контроль. У меня, похоже, иногда получается, но совсем коротко.
— Наверняка получается. Иначе бы этот вопрос не возник, ты бы просто не заметил разницы. Я предложу тебе один трюк, который часто помогает в этом месте.
— Здорово, — обрадовался Сережа. — Что нужно делать?
— Перестать дышать. Ненадолго.
Михаил пояснил, что следует ненадолго задержать дыхание, и когда возникнет желание вдохнуть, то следовало позволить телу сделать вдох. Не делать самому этот вдох, а просто убрать “заслонку”, которая включает/выключает дыхание.
Трюк позволял более явно прочувствовать разницу между естественным вдохом, который тело выполняет само, и обусловленным. Михаил сказал, что с этим вопросом встречаются все начинающие медитаторы, потому что наблюдатель по умолчанию сцеплен с контролером.
Длина задержки не имела значения. Если не делать предварительных больших вдохов, то 7-10 секунд было уже достаточно, чтобы тело захотело вдохнуть.
Михаил также предупредил, что стоит обратить внимание на лицо, губы и живот — они имеют тенденцию напрягаться во время задержки.
— Будь готов, что, скорее всего, через 1-2 цикла естественность уйдет, и ты снова начнешь контролировать вдохи и выдохи, так что нужно будет повторить трюк заново, “отклеивая” наблюдателя от дыхания и помещая его на некоторую дистанцию.
— Я понимаю о чем вы, — радостно кивнул Сережа. — И мы тут как раз подходим ко второму вопросу. Хотя это даже не вполне вопрос, а наблюдение. Или состояние. Короче, не знаю. В общем, я ощущаю, будто мое тело — это большой скафандр, а я сижу где-то в кабине, где показывается состояние скафандра, мысли и эмоции.
— Очень точно подмечено, — похвалил Михаил. — Поздравляю. Это еще один шаг.
— А что он означает?
Михаил слез со стула и на несколько мгновений исчез из кадра. Когда он вернулся, в его руках был высокий узкий стакан с желтым соком. Он взял стакан в руку, посмотрел на него, а затем сделал неторопливый глоток, поставил стакан на стол и повернул голову в камеру. Все действия были совершенно обычные, но в них было что-то странное.
— Видишь? — спросил Михаил.
— Вижу, но не понимаю.
Михаил протянул руку и взял виноградину. Посмотрел на нее и положил в рот.
— Вы как-то особенно плавно двигаетесь. Как мастер ушу.

Глядя на движения Михаила, Сережа вдруг почувствовал знакомое ощущение скафандра. Похоже, что движения Михаила были триггером. Или, вернее, наблюдение за этими движениями.
— Почувствовал свой скафандр? — улыбнулся Михаил. — Оно?
— Да. Классно. Так что это?
— Мы воспринимаем этот мир не напрямую, а опосредованно. Сигналы со всех каналов восприятия поступают в мозг, где из этой информации создается то, что мы называем реальностью.
Я говорю, что я вижу стакан, но на деле световые волны улавливаются глазами моего скафандра, передаются в мозг вместе с потоком данных от других сенсоров. Далее все эта информация сопоставляется с базой прошлого опыта и выносится заключение, что перед мной сосуд для жидкости, который обозначается в моем языке набором звуков, звучащих как “стакан”.
— Прямо как в “матрице”, — засмеялся Сережа и поднял длинную десертную ложку, которой ел мюсли. — “Ложки нет”.
— Ложка есть. Но как ложка она существует лишь в уме того, кто на нее смотрит. А вне этого ума есть только колебания или вибрации.
— Занятно, — Сережа задумчиво постучал ложкой по ладони. — Вы хотите сказать, что мы видим не саму жизнь, а кино про жизнь — так получается? Или даже мы видим кино про то, как мы видим, да?

Михаил кивнул.
— Причем это кино у каждого свое. Один и тот же входящий сигнал, будь то свет, звук, вкус, запах, прикосновение, образ или новость, раскрывается веером трактовок в умах тех, кто его уловил. Например, у нас тобой разная Москва и разный Вайме.
— Потому что мы по-разному интерпретируем одни и те же сигналы?
— Да. И кроме того, наше внимание изначально движется по разным траекториям, выбирая из одного массива данных разные фрагменты и по-разному размечая фигуру и фон.
— Не понял. Это как?
— Знаешь такие рисунки, где из образующих их линий складываются другие вложенные картинки. Один из известных примеров — профиль старушки и молодая девушка, смотрящая вдаль. Как правило, человек видит только один из них, в соответствие со своей текущей операционной системой, и если ему не говорить про второй, то он его не заметит. И даже если сказать, то ему потребуется некоторое время, иногда значительное, чтобы его увидеть.
Вокруг любой, даже самой, казалось бы, безобидной вещи, будет раскрываться такой же веер трактовок в смотрящих умах.
Возьми, например, какой-нибудь новый московский парк. Один будет радоваться и постить фоточки, другой заявит, что прежний парк на этом месте был душевнее, третий рассудит, что парк, конечно, неплохой, но по уму надо было бы сделать иначе, четвертый будет кричать, что парк построен на грязные деньги, пятый возразит, что деньги очень даже чистые, но собраны они были для строительства школ и больниц, а не для того, чтобы зарывать в землю миллионы в виде цветов, седьмой грустно поведает, что хотел поставить там палатку с газировкой и мороженым, но оказалось, что “не своим” предпринимателям туда не войти и так далее, этот список бесконечен.

— Но ведь может быть, что человек видит несколько перспектив? Например, когда я работал по найму, я радовался праздникам, а когда появился свой бизнес, то праздники иногда становились источниками проблем.
— Верно. Значительная часть человеческих конфликтов, как внутренних так и внешних, решается заменой союза “или” на “и”.

Помнишь, мы с тобой в прошлый раз говорили о внутреннем взрослении? Если оно продолжается, то человеку становится доступно все больше точек зрения. Ты начинаешь видеть, что всему есть свое место, и от этого твой внутренний мир становится шире. А чем шире внутренний мир, тем меньше внутренней войны. Поэтому каждая дополнительная перспектива продвигает тебя к свободе.
— Хм. Но я бы не сказал, что свой бизнес добавил мне свободы по сравнению с наймом, — скептически заметил Сережа.
— Я бы такого тоже не сказал, — усмехнулся Михаил. — Я говорю, что переход из найма в свой бизнес расширяет картину мира. Он помогает критически пересмотреть старые распорядки и отбросить какую-то их часть, создав при необходимости новые. Узнать на собственном опыте разницу в достижении чужих целей и своих. И кроме того, шире увидеть некоторые социальные механизмы, о которых до этого обычно не задумывался, — зарплаты, налоги, страховки, праздники и тому подобное. Ты оказываешься по другую сторону этих процессов, отчего твоя картинка мироустройства становится полнее, а это всегда полезно. Но физической свободы, как ты верно заметил, больше обычно не становится, скорее даже наоборот.
— Да, мысль я понял.
— Хорошо. А чего хмуришься?
— Уф… Да как-то опора выбивается от этих разговоров про разные перспективы. Становится непонятно, как с людьми общаться. Да и вообще неуютно от всего этого в голове. Как будто не на что опереться и все разваливается.

Михаил допил сок.
— Опора найдется, не переживай. В этом и есть цель — найти то, что для всех одинаково и всегда, так сказать, “под рукой”, — Михаил выделил этот оборот кавычкам. А “разваливание”, о котором ты говоришь, — часть пути. Чтобы найти настоящую опору, нужно, чтобы отвалилось достаточно количество старых подпорок. И тут мы подходим к следующему практическому упражнению, не все же за дыханием смотреть, — он засмеялся и налил еще сока. — Ты же хотел упражнений, верно?
— Хотел, — решительно сказал Сережа, хотя уже начинал немного уставать. — Что нужно делать?
— Замечать разницу между событиями и своей интерпретацией этих событий.
— Как вы со стаканом?
— Не только. Вот ты идешь по улице и видишь впереди девушку симпатичную. Идея в том, чтобы суметь отдельно увидеть факт и мысли об этом факте.
— Как это?
— Фактом в данном случае можно считать наличие зрительного образа, который тебе нравится. А мысли — это весь тот быстро растущий ментальный хвост, который этим фактом порождается. Ты начинаешь смаковать ее конкретные формы и изгибы, сравнивать ее с кем-то и фантазировать, чем и как вы бы с ней могли заняться?
— Я понял, — ухмыльнулся Сережа. — И это все? Просто замечать разницу? Прикольное упражнение.
— Да, этого достаточно. Следующие шаги будут возникать сами через осознание этой разницы. И я тебя уверяю — это упражнение значительно более прикольное, чем ты сейчас представляешь.
— Еще вопросы есть? — весело спросил Михаил.
— Есть кое-то. Я вас там не очень отвлекаю?
— Нормально. Мне сегодня снова в пустыню выдвигаться, так что посидеть лишний час в кондиционере я только рад.

Сережа рассказал, как он караулил свою хандру, чтобы рассмотреть ее из состояния наблюдателя, и что обнаруженные в основе хандры установки его озадачили. Ему казалось, что он рассказывает нечто очень важное, почти интимное, и он ожидал схожего отношения со стороны Михаила. Однако тот сидел на барном стуле, переплетя ноги, как йог, чему-то улыбался и иногда закидывал в рот виноград и какие-то незнакомые Сереже ягоды.
— Ты молодец, — сказал он, когда Сережа закончил. — Хорошо копаешь. Продолжай также и не завышай особенно важность этих находок. Гляди дальше. Все только начинается.
— Вы хотите сказать, что это нормально? — с сомнением спросил Сережа.
— Абсолютно. Через такие установки выражается базовая программа эго — расти и доминировать. Она, в свою очередь, является отражением страха и желания что-то доказать звучащим внутри голосам. Как правило, родительским.
— То есть вы встречали других предпринимателей с такими штуками?
Михаил так искренне засмеялся, что Сережа тоже улыбнулся.
— Я сейчас немного переступлю профессиональную этику, — сказал он. — Подобные установки в различных вариациях есть у каждого первого бизнесмена, независимо от величины его проектов. Просто пока человек их не видит, они управляют им скрыто, а когда начинает замечать, у него появляется возможность выйти из-под их власти. Так что по сути твоя хандра совсем не уникальна, но ее конкретный привкус у каждого свой особенный.
— Вы говорите “не завышать важность”. Но как же не завышать, если она меня давит уже полгода? Я хочу с ней разобраться.
— Сережа, это может показаться тебе сейчас странным, но хандра — твой друг, который принес какое-то сообщение от жизни. И чтобы его услышать, с ней стоит не разобраться, а подружиться. Любая боль, неважно, физическая или эмоциональная, — это инструмент, которым жизнь корректирует наш курс. Хандра подсказывает тебе дорогу, и ты уже начал по ней двигаться. Продолжай идти.
— Так что мне — уйти из бизнеса, если у меня от него тоска?
— Не спеши. Возможно, стоит просто чуть поменять свои настройки и делать бизнес как-то иначе. А может начать что-то другое. Этот как раз пример ситуации, где стоит различать факты и интерпретацию.
— Но если я считаю себя предпринимателем, а сейчас начиняет выясняться, что мое предпринимательство — просто социальная программа, то как тут быть?
— Пока ты жестко сцеплен с ролью предпринимателя, который должен делать успешные проекты, то вариантов немного. Хандрить дальше и терпеть. Но если ты поднимаешься на другой слой самоидентификации, то создание бизнесов может стать просто одним из дел, а не определяющей социальной ролью. Еще раз повторю, что “предприниматель” — просто ступенька в развитии, социальная роль, позволяющая увидеть мир шире. Называй как хочешь — обновление системы, опыт, расширение кругозора. Но это не финальная точка, ты можешь двигаться дальше. И твоя хандра — это колокол, зовущий в дорогу.

— А что делать с автоматизмами, которые я начинаю замечать?
— Просто смотри. Чем острее и стабильнее становится твоя указка, тем глубже ты будешь проникать. И тогда программы начнут деинсталлироваться и меняться. А следом за ними будет перестраиваться сюжет. Похоже, мне пора, — закончил Михаил и обернулся. Следом за этими словами где-то на фоне послышался нарастающий гул, а еще через мгновение за окном позади возник хищного вида вертолет песочного цвета, который ловко приземлился на лужайку и затих.
— Ого. Это за вами? В пустыню полетите?
— Да, иначе туда очень долго добираться. Ну что — надеюсь, в следующий раз вживую увидимся. Все вопросы разобрали или осталось чего? Чувствую, еще что-то есть, да? Давай коротко.
— Ну это так, необязательно. Я тут пытался с Костей поговорить обо всем этом. Рассказать про медитацию, автоматизмы, находки свои, размышления. Я просто много думаю об этом, и хотелось с кем-то поделиться. Мы же не только бизнес вместе делаем, а друзья как-никак уже давно.
— Ясно. Я тебе так скажу — твои друзья не виноваты, что у тебя “обновление” идет.
На той стадии, где ты сейчас находишься, лучше лишний раз промолчать, чем пытаться что-то рассказать. Время разговоров придет позже. А пока продолжай изучать свою кухню, — Михаил показал пальцем на голову, — и скафандр. Это поможет всему остальному. Все, прием окончен, — улыбнулся он, спрыгивая со стула.
— Спасибо. Удачи в пустыне.

Михаил взял со стола какой-то пульт и нажал кнопку, отчего большое окно за ним быстро закрылось опустившейся сверху шторой. Потом он встал со стула, протянул руку, и изображение пропало.

Дальше >
2 - Естественный отбор