59. Тренажер

Он проснулся от равномерного шума, похожего на звук идущего поезда. Не открывая глаз, он прислушался. В детстве он научился различать на слух электричку, скорый и “товарняк”. Сейчас гул был легкий и ровный, так шумела электричка. Сережа какое-то время лежал с этим детским ощущением, пока не сообразил, что никакой электрички поблизости быть не может, потому что он находится в центре города, где вообще нет железной дороги. Глаза открылись так резко и широко, что на мгновение он испугался, будто они выскочат. Затем все восприятие обострилось, так что он почувствовал себя диким животным, услышавшим непонятные звуки.

Сережа потянулся к телефону — без четверти четыре утра. На экране была пачка непрочитанных сообщений, и он машинально смахнул их, чтобы не отвлекаться. Ему хотелось так же просто смахнуть все происходящее и спать дальше, но в дверь позвонили, а затем раздался настойчивый стук. Странный равномерный звук, который он принял за шум электрички, по-прежнему доносился откуда-то сверху и сбоку. Правда, на поезд он уже походил меньше. Казалось, что струя воды заполняет какой-то большой сосуд.
Похоже, мир хотел от него какой-то реакции — и возможности не принимать этот вызов не оставлял. Сережа вздохнул и резко сел. Затем поднялся, натянул домашние штаны с футболкой и пошел открывать.

За дверью оказался сосед-художник. Он был в джинсах и клетчатой ковбойской рубашке. Выглядел он слегка встревоженно, но глаза, казавшиеся непропорционально большими за толстыми линзами очков, как всегда озорно поблескивали.
— Доброй ночи, сосед. Извиняюсь за вторжение. Помощь нужна. Трубу прорвало.
— Какую трубу? — заспанно спросил Сережа. — Может, в аварийную службу позвонить?
— Зачем в аварийную? Там просто кран перекрыть надо, а мне к нему не подлезть. Ты давай обуйся и пойдем поглядим, всяко быстрее будет.

— Ага… иду, — Сережа сунул ноги в кеды. — Инструменты брать какие-нибудь?
— Все есть.

Квартира художника располагалась с другой стороны лифтового холла симметрично Сережиной. Из прихожей на чердак вела широкая и прямая деревянная лестница. Поднимаясь по ней, Сережа подумал, что зря не послушал дизайнера и сделал у себя винтовую.


Мансарда художника занимала все пространство чердака над квартирой и потому была вдвое больше Сережиной, у себя он организовал только комнату над гостиной.

— Вот она, видишь? — художник показал на черную трубу под потолком. Там, где она проходила над массивным деревянным стеллажом, раздавалось характерное свистящее шипение. Через возникшее отверстие вода попадала на крышу стеллажа, а оттуда сливалась по полиэтиленовому желобу вниз, прямиком в жестяное ведро. Этот самый звук Сережа спросонья принял за электричку.

— Здравствуйте, Сергей. Простите, что мы вас разбудили со своим “ЧеПе”, — вздохнула жена художника, поправляя голубую косынку. —Мы со шкафа уже пять ведер вылили, и это не все. Там на крыше бортики, и внутри целый бассейн образовался, пока мы пленку нашли и желоб организовали.

Сережа кивнул.
— А где кран?
— В углу за шкафом, — художник подошел к стремянке. — Я не дотягиваюсь, стеллаж слишком глубокий. Чтобы достать, нужно на него залезть, а я для таких трюков уже староват.
— И не подвинешь ведь, привинчен намертво, — добавила жена. — Не шкаф, а монстр какой-то. Никогда он мне не нравился. От прошлого владельца достался, а заменить мы поленились.
— Это ничего, что привинчен, — усмехнулся художник. — Зато можно залезать смело — не завалится.

Сережа поднялся по стремянке. Пахло прибитой пылью и влажным деревом. Он подергал край стеллажа рукой, но тот даже не шелохнулся. До потолка оставалось полметра. Сережа согнулся, осторожно переполз на стеллаж, поставив одну руку в бассейн, и заглянул за его задний край, куда загибалась злосчастная труба. В нескольких сантиметрах ниже в полумраке тускло блестел запорный кран с красной рукояткой.
— Вижу цель, — доложил он художнику. — Удивительно, что кран уже шаровой, они вроде не так давно появились.
— Смотря что такое “давно”, — сказал снизу художник. — Он постарше тебя будет. Прошлый хозяин инженером был, любил технику и ставил все самое современное.

Кран поддался на удивление легко. Шипение затихло, и брызжущий фонтанчик остановился.
— Ура! Не течет, — захлопала в ладоши жена художника. — Ну слава богу.
— Есть тряпка? Я бы тут еще собрал воду.

Художник забрался с ведром на стремянку и протянул ему большую тряпку. Сережа собирал воду, а он отжимал ее в ведро. Работали слаженно и молча. Через полчаса бассейн, наконец, опустел.

Они спустились и переглянулись. Состояние было очумевшее и вместе с тем задорное. Иногда Сереже казалось, что все происходящее — утренний сон. На всякий случай он даже пару раз себя легонько ущипнул.

Художник весело похлопал его по плечу.
— Ну вот. А ты говоришь, аварийщиков вызывать. Ты как — посидим немного, рассвет встретим? Или хочешь домой сны досматривать? Я-то уже не засну при всем желании.
— Давайте посидим, — кивнул Сережа.

На стене недалеко от стеллажа была установлена большая жестяная раковина. Неразбавленная горячая вода была действительно горячей, и чтобы не обжечься, приходилось быстро проносить руку под струей. Вытеревшись вафельным полотенцем, Сережа медленно вышел на середину комнаты. Наконец можно было оглядеться.

Мансарда, равная по площади квартире, использовалась как мастерская и хранилище. Почти половину ее занимала хитроумная двухярусная конструкция с салазками для хранения больших полотен в рамах. Они стояли в два этажа тесными аккуратными рядами, как книги на полках. На другой стороне стоял высокий мольберт с натянутым холстом и несколько софитов. В углу расположился рабочий верстак с развешанными над ним столярными инструментами.

В воздухе пахло какой-то химией и влажной древесиной. На столе рядом с холстом хаотично пестрели разноцветные банки, кисти и вымазанные краской тряпки. Хаос этот, однако, не выглядел неряшливым беспорядком. Напротив, за ним чувствовалась точная организация. Казалось, что невидимые нити соединяют каждый предмет в комнате с единым источником внимания. Который помнит про каждый предмет и все о нем знает.

Два кресла в покрывалах с вышивкой стояли перед окном, обнимая с двух сторон журнальный столик. Художник сел в одно из них, взял со столика пачку сигарет и закурил. Сережа сел во второе и шумно выдохнул.

— Спасибо. Выручил ты меня.
— Рад, что пригодился, — Сережа ответил и вдруг почувствовал ту специфическую неловкость, которую всегда испытывал в присутствии художника. Пока они вместе решали общую задачу, она не проявлялась, но сейчас резко вернулась.

— Пригодился не то слово, — сказал художник. — И можно не смущаться. Не куришь? — Сережа покачал головой.

— Уютно у вас тут. Сразу хочется что-нибудь мастерить.
— Для того это место и задумано, — хмыкнул художник. — Когда делаешь то, что любишь, уют сам приходит. И поддерживать его легко, не надо себя заставлять. Если у тебя вокруг грязь и бардак, как же ты работать будешь? Вот и следишь.
Сзади послышались шаги.
— Мальчики, вот вам чайку с медом и травами, — жена художника поставила на столик поднос с двумя большими кружками.
— Спасибо, милая, — сказал художник.
— Вы как хотите, а я пойду полежу еще. Сереженька, спасибо тебе больше за помощь.

Когда она отходила, художник поймал ее руку и прижал к своей щеке. Этот спонтанный жест длился всего миг, но время знакомым образом загустело и Сережу обдало теплой волной.
Он почувствовал между этими людьми контакт, который ему показала Кира. Такой глубокий и многослойный, когда взгляд, прикосновение и внимание говорят больше любых слов. Он впервые наблюдал такое со стороны и почувствовал себя немного неловко, будто подглядывал.

— Какой душистый и вкусный чай, — сказал он.
— Это все мама, — кивнул художник на выходящую из комнату жену. — Она у нас тоже художник. По костюмам.

Он выпустил струю дыма и подождал, пока она рассеется в воздухе.

— Мне интересно, что там у молодежи происходит нынче. Расскажи немного по-соседски. Если хочешь, конечно. Я видел как-то интервью твое. Мало что запомнил по технической части, но понял, что вы с другом сделали компанию, что-то запрограммировали удачно и продали все это Ваймэ, да?

Сережа удивленно уставился на него.
— Вы читали мое интервью?
— А что такого? Ты же для того и делал его, чтобы люди читали. Я увидел в фейсбуке ссылку с твоей фотографией, нажал и прочитал.
— В фейсбуке? — еще больше вытаращил глаза Сережа.

Художник весело крякнул.
— Да что такого-то? Что тебя удивляет? У меня еще и Инстаграм есть. Ты думал, дедушки с бабушками только на диване сидят у телевизора?

Сережа слегка смутился, и это еще больше развеселило художника.

— Ну ладно-ладно, я тебя понимаю, — сказал он, когда закончил смеяться. — Я в твоем возрасте тоже не шибко представлял, как оно там впереди. Сорок, пятьдесят, шестьдесят еще как-то можно представить, а дальше как? Что там? Это теперь вот, когда к восьмидесяти подкатываюсь, могу оглянуться, а вперед не заглянешь — это правда.

Художник поднял руку с кружкой и показал куда-то вдаль за окно.
— Вот оно. Начинается. Слышишь, как птицы заволновались?

Птицы и правда суетливо летали перед окном и кричали в кроне дерева внизу. Глядя на показавшийся из-за горизонта край оранжевого диска, Сережа на мгновение представил, как летящий в бездонной черноте земной шар вращается, грея свои бока в жарких лучах.

— Продумал же кто-то нам отопление, — окончание фразы он произнес еле слышно, потому что уже в процессе произнесения она показалась ему слишком претенциозной.
— Да, придумано знатно — отозвался художник. — Хотя можно было бы и потеплее — я бы не возражал.
— А вы часто рассвет встречаете? — Сережа решил не соваться раньше времени на территорию зыбких абстракций и поговорить о чем-нибудь простом.
— В городе — да. Мне здесь не спится — вот и прихожу сюда.

Художник достал с полки внутри стола вазочку с конфетами и взял оттуда “Белочку”.
— Ну расскажи — как живут молодые предприниматели? Какие нынче тренды? — он выделил это слово ироничной интонацией.
— Тренды, в основном, американские. Молодежь хочет изменить мир.
— Замечательно, — усмехнулся художник. На то она и молодежь. Открывать мир заново и пытаться его изменить. Ну а ты что?
— А что я?
— Я видел, ты во дворе иногда сидишь на скамейке под деревом, — художник приподнял ноги, показав, что он их скрещивает. — Медитируешь или просто отдыхаешь? Если я не в свое дело лезу, ты так и скажи.

Сереже не очень нравилось новое направление разговора, но он решил сделать несколько шагов.

— Медитирую, хотя на улице получается хуже, чем дома.
— А медитация у предпринимателей сейчас тоже в тренде?
— Не знаю. Я пока медитировать не начал, вообще не замечал, а сейчас мне кажется, что о ней на каждом углу кричат.
— А как ты начал?

Сережа задумался и попытался свериться с внутренними радарами. Ощущение по-прежнему было противоречивым. В таких случаях он обычно менял тему, но сейчас уже второй раз почему-то решил продолжить.

— Да все то же предпринимательство и привело, — он замолчал, немного подумал, а потом неожиданно для себя заговорил, пересказывая краткую историю последних месяцев. О том, как вроде бы удачная сделка принесла меланхолию и вопросы, о знакомстве с Михаилом и медитации, холотропном семинаре, своих осознаниях и размышлениях.

Художник сидел к нему боком, смотрел на поднимающийся диск солнца, курил и пил чай, но Сережа явственно ощущал, что тот слушает его очень внимательно. Исходившее от художника внимание было теплым, глубоким и обволакивающим. Он не выказывал одобрения или недоверия, а просто создавал поле, в котором история могла звучать, не обусловленная никакими комментариями.

Обрадовавшись этому теплому контакту, Сережа говорил и говорил, пока не осознал, что впервые после Киры его видят и слышат. Это приятное в общем-то наблюдение его смутило.

— Что-то я разболтался, — спохватился он. — Не собирался вас так загружать.
— Да брось ты стесняться-то, — просто сказал художник. — Мне интересно слушать. Да и сам ты рассказывал с удовольствием, как мне показалось.

Сережа кивнул.
— Просто эти истории мало кто слушает так внимательно, как вы.
— Ну видишь — вот и я тебе пригодился.
— Да, мне интересно об этом говорить, но большинство друзей быстро начинают зевать.
— Еще бы, — хмыкнул художник. — Скучная непонятная абстракция.
— Вы правда так думаете?
— Конечно.
— Но вы ведь поняли все, что я говорил, и даже больше. Я чувствовал, что вы слушаете.
— Я понял, потому что мне это знакомо. И потом, — художник хитро прищурился, — ты же не знаешь, как именно я понял.
— Но мне показалось…

— Обожди, — мягко остановил его художник. — Я понимаю тебя. Когда нам кажется, что мы узнали про жизнь что-то важное, такое, что меняет наш способ жить, у нас возникает желание этим поделиться, — Сережа кивнул.
— Но хитрость в том, что чем глубже и важнее для нас наше осознание, тем меньше людей смогут нас понять.
— Это я уже заметил, — буркнул Сережа. — А почему?
— Потому что жизнь говорит с каждым индивидуально. На уникальном языке образов и ощущений. И слова — самый ненадежный способ передать то, что узнал.

— То, что мир стал показывать тебе свои скрытые стороны, — продолжил он, повернувшись к Сереже вполоборота, — не делает тебя лучше или важнее других. Это просто случилось и все. Тебе предстоит учиться с этим жить дальше, обратной дороги нет. А с людьми все в порядке. Если общение не клеится, скорее всего, ты рассказываешь не то, не тем или не так. Незачем, например, рассказывать человеку про скрытый мир, если он с ним еще незнаком.
— Скрытый мир…
— Многое из того, что ты рассказывал — это проявления скрытого мира. Я называю это так — “Есть мир, который мы не знаем. Он ощутим, но он недосягаем”.
— Мне кажется, я знаю о чем вы.
— Знаешь, знаешь, — художник затушил сигарету и убрал пепельницу в стол. — Не ты первый, не ты последний. В 16 веке испанский монах Сан Хуан де ла Крус, написал стихотворение:

 Я очутился в том краю,

 вкусив неведенья такого,

 что выше знания любого.

 Не знаю сам, какой тропою

 вошел я в край сей заповедный,

 не знаю, где я, но не скрою,

 что в этот миг мой разум бедный,

 покинув мир немой и бледный,

 вкусил неведенья такого,

 что выше знания любого.

…

— Дальше наизусть не помню, если захочешь — сам найдешь. Пришлю тебе начало в фейсбуке. Я тебе, кстати, сегодня писал там и звонил.

Сережа вспомнил про пачку непрочитанных уведомлений, которые смахнул, когда вставал.
— Я звук ночью отключаю. А сообщения видел, но спросонья смахнул, чтобы потом разобраться.
— Вот и разберись, — сказал художник шутливо-строгим тоном.


Оранжевый диск уже показался во всей красе и медленно поднимался по небу выше. Птицы внизу перестали галдеть.

— Мне интересно, как совмещать этот скрытый мир с привычным. Пребывание в моменте и планирование. Иногда бывает страшно оторваться от материального и остаться без всего посредине ничего.

Сережа развел руки и огляделся, показывая, будто висит в пустоте.

— Как совмещать? — художник пристально на него посмотрел. Фотохромные линзы очков затемнились от солнечного света, поэтому Сережа не видел его глаз.
— А никак, — сказал он. — Это все равно что спросить “как вырыть ямку”, если одна рука роет, а другая засыпает.
— И что же тогда делать?
— В том-то и фокус, что не надо ничего _делать_. Пришла пора учиться “_неделать_”.

— Но я регулярно встречаю статьи про баланс материального и духовного. О том, как привнести осознанность в политику, бизнес, отношения и другие сферы жизни.

— Ну и что? Кто их пишет?
— Ведущие разных курсов и семинаров по медитации и духовным практикам.
— То есть они живы?
— Ну да, многие из них чуть старше меня.
— А ты пробовал им задавать этот вопрос лично? И знаешь ли ты, как они живут вне своей преподавательской деятельности?
— Нет, не знаю.

Сережа молча вертел в руках полупустую чашку, наблюдая, как водоворот крутит листочки.

— Сам вопрос насчет баланса материального и духовного, — продолжил художник, — показывает, что материальная часть пока перевешивает и пытается рулить. Человек считает, что вот этот “активный образ жизни” с бизнесом, семьей и политикой — некий правильный сценарий, которому надо следовать. Духовность для такого человека — просто инструмент, чтобы успевать еще больше в семье и делах.

— Хм…
— Человек охотится за достижениями, и ему кажется, что они образуют ступеньки лестницы, по которой он поднимается все выше и выше.
— А разве нет?
— Это как посмотреть. И достижения, и ступеньки, и сама идея лестницы живут в уме, который сам себя дразнит. Не спрашивай меня зачем. Главное, что если человеку удастся стать хотя бы ненадолго без-умным, то окажется, что он никуда не поднимался, а кружился волчком на плоской, как фанера, поверхности.

— Ну и что же ему делать?
— Я же говорю — _делать_ тут нечего, — повторил художник по слогам. — Просто живи.

Гудки машин и стук подошв снизу убедительно недвусмысленно сообщали, что новый день уже наступил и муравейник проснулся.
Сережа задумался. Беседа была интересной, но смутное ощущение угрозы не исчезло. Он наконец смог сформулировать его более детально. В присутствии художника он чувствовал, будто весь его опыт последних месяцев обнуляется, и он снова оказывается в первом классе. Учиться было интересно, но ощущать себя новичком было неприятно.

Художник снял очки, протер их салфеткой и снова надел.
— Видишь ли, настоящая духовность начинается там, где заканчивается слово “духовность”. Когда человек просто молчит и слушает тишину — это практика. А когда он слушает тишину, радуясь, гордясь и думая, что делает нечто духовное, высокое и правильное — практика превращается в фарс.

— Ну хорошо, а как по-вашему — чтобы прийти к такой… подлинной духовности — нужно ли отказываться от материального?

Видимо, этот разговор забавлял художника, потому что он улыбнулся.

— Важно отказаться от идеи, что ты знаешь кто ты и как тебе жить. От амбиций быть великим и изменить мир. Только оставив эту внутреннюю гонку с желанием чего-то достичь, куда-то прийти, что-то улучшить/изменить, понять, можно ощутить совершенство жизни, ее величие и красоту в каждом моменте. Это дороже любых денег. Слышал такую поговорку: “Все что можно купить за деньги — уже дешево”?

— Не слышал, — сухо ответил Сережа. Чем дальше двигался этот неожиданный рассветный разговор, тем отчетливее он ощущал себя маленьким и бестолковым. Он начал раздражаться.

— Но если я целыми днями буду медитировать и ходить на семинары, что будет с моим бизнесом?
— Кто же знает? — воскликнул художник. — Может, у тебя начнется другой бизнес, — усмехнулся он, — будешь вести семинары про баланс материального и духовного. Может, поедешь путешествовать или, наоборот, поселишься в деревне и огород заведешь. А может, — он кивнул на холсты, — рисовать начнешь и стихи писать.

— Не могу сказать, что меня манят эти варианты.
— Это просто веселые примеры. Не столько важно, _что_ ты делаешь, сколько _как_. Проживаешь ты каждый момент или только думаешь о нем.
— Но мне не нужны веселые примеры. Мне хотелось бы видеть конкретные варианты дальнейшего пути.
— Вариантов не сосчитать. Но твой путь всегда один. Он возникает мгновение за мгновением из бесконечного числа этих возможностей.
— Да, это я пони…
— _Каждое мгновение_ — сказал художник с нажимом. — Вот смотри, есть тут у меня тренажер.

Он подошел к мольберту, положил на пол пустую банку из под краски, и накрыл ее сверху деревянной доской.

— Баланс-борд, — сказал Сережа. — Знаю такой, да.

Художник привычным движением встал на доску, легко удерживая равновесие как заправский эквилибрист в цирке.
— Я, бывает, прямо так пишу, когда настроение хорошее. Полезная штука.
— Я пробовал как-то, у меня не получилось с первого раза.
— Попробуешь второй? — художник спрыгнул с доски.

Сережа взялся за мольберт и медленно забрался на доску.
— Задумывался когда-нибудь, что значит держать равновесие? — спросил художник.
— Нуу… Удерживаешь центр тяжести определенным образом. Если он отклоняется, то возвращаешь его.
— _Держать равновесие_ означает замечать, когда оно _начинает теряться_. А для этого надо быть очень бдительным.
— Хм. Занятно, да.
— И делать это приходится _непрерывно_ — ты не можешь поймать равновесие один раз и забыть о нем.

Сережа слез и кивнул, показывая, что мысль очевидна, но художник продолжал выразительно на него смотреть.
— Что? — не понял Сережа.
— С жизнью происходит то же самое. Присутствие или проживание, о котором мы говорим, требует _непрерывной внутренней работы_. Оно идет всегда и заключается в том, чтобы не сливаться ни с одним из голосов в голове. Нельзя помедитировать впрок, чтобы присутствие само держалось весь день или хотя бы пять минут. Каждый следующий миг нужно снова и снова ловить равновесие.
— Тренажер для внимания.
— Именно. Жизнь — это тренажер для внимания, и с него нельзя слезть отдохнуть. Тренировка продолжается всегда. Медитация не спорит с жизнью и не является одним из дел внутри нее. Медитация — это жизнь, а жизнь — это медитация. А если же ты думаешь, как тебе распределить свое внимание между ними, ты не медитируешь и не живешь.

Сережа неожиданно ощутил прилив раздражения и даже злости. Собственные находки последних месяцев показались ему вдруг красивыми фантиками, с которыми он увлеченно играл. В словах художника не было превосходства или нападения, Сережа даже догадывался, что в них содержится какой-то ценный указатель, но увидеть его не получалось.


— Да я знаю все это, — вспылил он. — Слышал сто раз и читал. И переживал. Но всегда случайно. А как конкретно это делать — можете показать? Ну или “_неделать_”?

Художник молча посмотрел на него, а потом встал и подошел к окну, сложив руки на груди. Несколько мгновений в воздухе висела незавершённость, а затем Сережа почувствовал, что разговор окончен, и продолжения можно не ждать. Ему стало неловко за свою резкость. В наступившей тишине его показалась неадекватной и грубой. Он взял со стола уже пустую кружку, покрутил ее в руках и поставил назад.

— Простите, я немного завелся. Не хотел вас обидеть или задеть. Просто я действительно не понимаю, и мне показалось, что вы меня дразните. Хотя сейчас мне так уже не кажется.

Художник никак не отреагировал на его слова, и Сереже стало еще более неловко. Он вздохнул и поднялся.
— Я тогда пойду. Спасибо за чай и за беседу. Был рад знакомству.

Он развернулся и пошел к выходу, перебирая сказанные реплики и прокручивая альтернативные варианты развития разговора. Когда он подходил к лестнице, сзади послышалось движение.
— Сережа, — негромко окликнул его художник.

Поворачиваясь, он заметил периферическим зрением летящий в него темный предмет. Тело инстинктивно отклонилось в сторону, глаза расширились, увеличивая площадь обзора, и в тот же момент где-то внутри сверкнула молния, как тогда у ларька в Лужниках. Время замедлилось, и стало видно, что летящий предмет — это мокрая тряпка, лежавшая прежде на подоконнике. Она приближалась так медленно, что внимание без труда выхватывало другие объекты. Комнату в утреннем свете, улыбку художника, звук колокола с церкви, хлопок тяжелой двери на лестнице.
— Вооот тааак, — послышался издалека замедленный голос художника. И прежде чем звуки сложились в слова и обрели смысл, Сережа все в том же замедленном темпе увидел, как его рука легко поднялась и поймала тряпку. А затем время вернулось к своей обычной скорости.
— Вот так, — повторил художник. Судя по виду, он был доволен.
— Что это было? — ошарашено спросил Сережа.
— Ответ на твой вопрос “как это делать?”. С добрым утром и хорошего дня. Еще раз спасибо за помощь. Захочешь поговорить — заходи.

Дальше >