…
Пирамиды исчезли, и появился огромный косяк рыб в темной воде. Почему-то стало ясно, что это метафора человечества, увлекаемого рекой времени. Рыбы начинали свой путь на дне, куда не доставали солнечные лучи. При повышении уровня реализации они постепенно поднимались к поверхности, где становилось все светлее, пока, наконец, не начинали ненадолго выпрыгивать из воды.
Оказываясь в воздухе, они узнавали, что привычный им с рождения водный мир — не единственный, и получали шанс встретиться с более развитыми существами, которые здесь жили.
Они могли смахнуть с рыбки прилипший речной мусор, успокоить, если она тревожится, и показать что-нибудь удивительное, чтобы вдохновить. Они могли чему-то научить и даже что-нибудь подарить. Они могли напомнить, что любое живое существо подобно музыкальному инструменту в их руках, и показать, как этот инструмент звучит. Такой подарок был самым ценным— он пробуждал внутренний компас.
Сережа неожиданно понял, что это не просто абстрактные образы, а то, что происходило прямо сейчас — он был такой вынырнувшей рыбкой, которой объясняли и показывали, как звучит ее мелодия. Едва он это понял, как передача смыслов остановилась, освободив его каналы восприятия, а сама мелодия стала громче.
Щемящее чувство возникло в середине груди, перекатилось по телу и превратилось в неровные волны. Они прокатывались внутри, то сильнее, то слабее, заставляя его слегка вздрагивать. Он не сразу сообразил, что где-то там, в очень далеком отсюда мире, в странном доме, похожем на большой камень, его тело тихо плачет.
Это были слезы светлой грусти и ясной радости. Он прощался с тем, что уходило, и радовался, что на какой-то непонятной лестнице с бесконечным количеством ступеней кто-то только что сделал шаг.
Оказалось, что ноты мелодии были знакомы ему с детства. Он знал их через мягкие руки мамы и колючие усы папы, через их голоса и смех. Они приходили вместе с маминой колыбельной в виде ярких фантазий о волшебных мирах и сказочных приключениях. Осторожно заглядывали в его ум на самой кромке засыпания как неясные, невыразимые в словах образы. Они прятались в плывущих над рекой и полем облаках, трещинах на асфальте, солнечных бликах и каплях росы на листьях. Они жили во вдохе, выдохе и паузе между ними, свете далекой звезды, поцелуе и улыбке любимого человека, звуке крыльев пролетающей птицы и запахе леса после дождя. А иногда они смутно звучали на фоне грохочущей мирской карусели, напоминая, что этот большой удивительный мир сшит из такой же дымчатой ткани, как его сны.
Ноты были давно знакомы, но вот самостоятельно распознать их в жизненном потоке оказывалось невероятно трудно. По мере взросления жизненная карусель набирала ход и требовала все больше внимания, отчего мелодия слышалась все тише, становясь постепенно совсем неразличимой.
Особая ирония состояла в том, что люди тратили большую часть жизни на раскручивание своей карусели. Они искренне думали, что это позволит им жить лучше, но на деле лишь заглушали мелодию, тем самым выкидывая полученный при рождении билет к счастью.
— Как же мы забываем об этом чуде? Ведь оно было нам сразу дано. Нужно обязательно рассказать другим. Это знание преобразит мир, — ловил Сережа пролетающие мысли.
Его внимание мягко захватили и дали понять, что для продолжения надо успокоиться. Он заново нащупал внутреннее равновесие, вернул внимание и сообщил, что готов.
Существа продолжили, и он понял поспешность и поверхностность только что пролетевших сквозь него мыслей.
Происходящий с ним процесс был редким, но не уникальным. Знание не было новым, люди обладали им много веков. На протяжении всей человеческой истории тысячи людей оказывались на этом месте, пили предложенный нектар и узнавали свою мелодию. Они также хотели рассказать другим о пережитых инсайтах и даже пытались это делать, пока не приходило время следующего важного постижения.
В мире царил совершенный порядок, абсолютно непостижимый рационально. И потому изменений требовал не мир, а человеческий ум, который этих изменений хотел.
Для ума, считающего себя вершиной эволюции, подобная мысль казалась абсурдной — отсутствие желания улучшений воспринималось как деградация и болезнь. И это было правдой для тех, кто не соприкасался с высшим порядком. Но для тех, кому он открылся, болезнью казалось считать себя умнее Жизни. Это как если бы древний человек решил починить каменным топором современный компьютер. Люди летят на Луну и мечтают колонизировать соседние планеты. Они ищут в космосе разумную жизнь, а эта Жизнь смотрит на них и улыбается. Она гораздо ближе, за ней не нужно лететь, стоит только открыть глаза. Но пока они закрыты — она недостижима.
Жизнь, Истина или Бог говорит со всеми людьми. Просто большинство из них не слышат. Они говорят — "совпадение", "случайность", "показалось", "прикольно вышло" или "надо же, какая неудача". Люди отгораживаются от Бога срочными делами, семейными планами, и тысячей других сомнений. Люди говорят: "Когда увижу, тогда поверю". А Бог смеется и отвечает: "Когда поверишь, тогда увидишь". Люди хмыкают, а Бог все равно продолжает говорить с каждым.
Поэтому прозрения случались и случаются. То здесь, то там отдельные люди вспоминают свою мелодию и переходят из человеческой школы в космическую. Все они учились в ней и раньше, просто не замечали этого, пропускали уроки и оставались много раз на "второй год".
Пока человек просто повторял себе, что он человек, его неизбежно одолевали человеческие вопросы и заботы. По мере того, как он вспоминал про школу, начинал учиться и постигать, что значит быть человеком, вопросы постепенно теряли свою важность и отступали. Конкретный словесный ответ мог быть любым и не имел особого значения, если был узнан ответ истинный, невыразимый в словах.
То, что поначалу выглядело мракобесием или непонятным волшебством, позднее становилось обычной работой и даже рутиной.
Обучение в школе происходит индивидуально. Каждый находится в своем классе, и одна и та же житейская ситуация несет для разных людей разный урок. Но есть и общее. Те, кто заканчивают школу, сюда не возвращаются. Но пока мы здесь — мы ученики, и потому добро пожаловать на занятия.
При самом первом входе в школу каждый ученик ненадолго встречался с Истиной, и отблеск ее сохранялся в глубине его существа, как нечто важное, но забытое и неясное. Именно это смутное размытое воспоминание однажды отправляло человека на поиски. Иногда оно звучало как зовущий в дорогу гонг или колокольчик, напоминая, что мир шире, чем кажется, и приглашая его исследовать. Но гораздо чаще оно проявлялось как сомнения, скука, неудовлетворенность, бессмысленность, цикличность и безысходность. Люди воспринимали это как страдание, хотя они, как и все вокруг, были голосами Бога — так он помогал заблудившемуся путнику вернуться на свою тропинку.
Изучаемые в школе предметы были едины для всех существ во вселенной и интуитивно понятны. Сложными они становились только в одном случае — когда люди начинали их объяснять своими словами.
Истина неподвластна словам. Можно говорить о том, что рядом с ней, но когда смотришь на нее и становишься ею, комментарий остается всего один — _Тишина_. Все остальное будет слишком грубым, неточным и нечестным.
По-настоящему рассказать человеку о Боге может только Бог. И он рассказывает всякому, кто готов слушать и видеть. Каждый ученик школы однажды узнает это сам.
А до той поры можно слушать и читать других учеников, которые по каким-то причинам вызывают интерес и желание их слушать. Даже если некоторые их истории кажутся сказкой. В конечном счете, не так ли возникли сказки? И не для того ли, чтобы однажды стать былью для тех, кто в них верит?
…
Фрагмент из романа "Ветер в Пустоте", глава-69 (Свет Далеких Звезд).
Пирамиды исчезли, и появился огромный косяк рыб в темной воде. Почему-то стало ясно, что это метафора человечества, увлекаемого рекой времени. Рыбы начинали свой путь на дне, куда не доставали солнечные лучи. При повышении уровня реализации они постепенно поднимались к поверхности, где становилось все светлее, пока, наконец, не начинали ненадолго выпрыгивать из воды.
Оказываясь в воздухе, они узнавали, что привычный им с рождения водный мир — не единственный, и получали шанс встретиться с более развитыми существами, которые здесь жили.
Они могли смахнуть с рыбки прилипший речной мусор, успокоить, если она тревожится, и показать что-нибудь удивительное, чтобы вдохновить. Они могли чему-то научить и даже что-нибудь подарить. Они могли напомнить, что любое живое существо подобно музыкальному инструменту в их руках, и показать, как этот инструмент звучит. Такой подарок был самым ценным— он пробуждал внутренний компас.
Сережа неожиданно понял, что это не просто абстрактные образы, а то, что происходило прямо сейчас — он был такой вынырнувшей рыбкой, которой объясняли и показывали, как звучит ее мелодия. Едва он это понял, как передача смыслов остановилась, освободив его каналы восприятия, а сама мелодия стала громче.
Щемящее чувство возникло в середине груди, перекатилось по телу и превратилось в неровные волны. Они прокатывались внутри, то сильнее, то слабее, заставляя его слегка вздрагивать. Он не сразу сообразил, что где-то там, в очень далеком отсюда мире, в странном доме, похожем на большой камень, его тело тихо плачет.
Это были слезы светлой грусти и ясной радости. Он прощался с тем, что уходило, и радовался, что на какой-то непонятной лестнице с бесконечным количеством ступеней кто-то только что сделал шаг.
Оказалось, что ноты мелодии были знакомы ему с детства. Он знал их через мягкие руки мамы и колючие усы папы, через их голоса и смех. Они приходили вместе с маминой колыбельной в виде ярких фантазий о волшебных мирах и сказочных приключениях. Осторожно заглядывали в его ум на самой кромке засыпания как неясные, невыразимые в словах образы. Они прятались в плывущих над рекой и полем облаках, трещинах на асфальте, солнечных бликах и каплях росы на листьях. Они жили во вдохе, выдохе и паузе между ними, свете далекой звезды, поцелуе и улыбке любимого человека, звуке крыльев пролетающей птицы и запахе леса после дождя. А иногда они смутно звучали на фоне грохочущей мирской карусели, напоминая, что этот большой удивительный мир сшит из такой же дымчатой ткани, как его сны.
Ноты были давно знакомы, но вот самостоятельно распознать их в жизненном потоке оказывалось невероятно трудно. По мере взросления жизненная карусель набирала ход и требовала все больше внимания, отчего мелодия слышалась все тише, становясь постепенно совсем неразличимой.
Особая ирония состояла в том, что люди тратили большую часть жизни на раскручивание своей карусели. Они искренне думали, что это позволит им жить лучше, но на деле лишь заглушали мелодию, тем самым выкидывая полученный при рождении билет к счастью.
— Как же мы забываем об этом чуде? Ведь оно было нам сразу дано. Нужно обязательно рассказать другим. Это знание преобразит мир, — ловил Сережа пролетающие мысли.
Его внимание мягко захватили и дали понять, что для продолжения надо успокоиться. Он заново нащупал внутреннее равновесие, вернул внимание и сообщил, что готов.
Существа продолжили, и он понял поспешность и поверхностность только что пролетевших сквозь него мыслей.
Происходящий с ним процесс был редким, но не уникальным. Знание не было новым, люди обладали им много веков. На протяжении всей человеческой истории тысячи людей оказывались на этом месте, пили предложенный нектар и узнавали свою мелодию. Они также хотели рассказать другим о пережитых инсайтах и даже пытались это делать, пока не приходило время следующего важного постижения.
В мире царил совершенный порядок, абсолютно непостижимый рационально. И потому изменений требовал не мир, а человеческий ум, который этих изменений хотел.
Для ума, считающего себя вершиной эволюции, подобная мысль казалась абсурдной — отсутствие желания улучшений воспринималось как деградация и болезнь. И это было правдой для тех, кто не соприкасался с высшим порядком. Но для тех, кому он открылся, болезнью казалось считать себя умнее Жизни. Это как если бы древний человек решил починить каменным топором современный компьютер. Люди летят на Луну и мечтают колонизировать соседние планеты. Они ищут в космосе разумную жизнь, а эта Жизнь смотрит на них и улыбается. Она гораздо ближе, за ней не нужно лететь, стоит только открыть глаза. Но пока они закрыты — она недостижима.
Жизнь, Истина или Бог говорит со всеми людьми. Просто большинство из них не слышат. Они говорят — "совпадение", "случайность", "показалось", "прикольно вышло" или "надо же, какая неудача". Люди отгораживаются от Бога срочными делами, семейными планами, и тысячей других сомнений. Люди говорят: "Когда увижу, тогда поверю". А Бог смеется и отвечает: "Когда поверишь, тогда увидишь". Люди хмыкают, а Бог все равно продолжает говорить с каждым.
Поэтому прозрения случались и случаются. То здесь, то там отдельные люди вспоминают свою мелодию и переходят из человеческой школы в космическую. Все они учились в ней и раньше, просто не замечали этого, пропускали уроки и оставались много раз на "второй год".
Пока человек просто повторял себе, что он человек, его неизбежно одолевали человеческие вопросы и заботы. По мере того, как он вспоминал про школу, начинал учиться и постигать, что значит быть человеком, вопросы постепенно теряли свою важность и отступали. Конкретный словесный ответ мог быть любым и не имел особого значения, если был узнан ответ истинный, невыразимый в словах.
То, что поначалу выглядело мракобесием или непонятным волшебством, позднее становилось обычной работой и даже рутиной.
Обучение в школе происходит индивидуально. Каждый находится в своем классе, и одна и та же житейская ситуация несет для разных людей разный урок. Но есть и общее. Те, кто заканчивают школу, сюда не возвращаются. Но пока мы здесь — мы ученики, и потому добро пожаловать на занятия.
При самом первом входе в школу каждый ученик ненадолго встречался с Истиной, и отблеск ее сохранялся в глубине его существа, как нечто важное, но забытое и неясное. Именно это смутное размытое воспоминание однажды отправляло человека на поиски. Иногда оно звучало как зовущий в дорогу гонг или колокольчик, напоминая, что мир шире, чем кажется, и приглашая его исследовать. Но гораздо чаще оно проявлялось как сомнения, скука, неудовлетворенность, бессмысленность, цикличность и безысходность. Люди воспринимали это как страдание, хотя они, как и все вокруг, были голосами Бога — так он помогал заблудившемуся путнику вернуться на свою тропинку.
Изучаемые в школе предметы были едины для всех существ во вселенной и интуитивно понятны. Сложными они становились только в одном случае — когда люди начинали их объяснять своими словами.
Истина неподвластна словам. Можно говорить о том, что рядом с ней, но когда смотришь на нее и становишься ею, комментарий остается всего один — _Тишина_. Все остальное будет слишком грубым, неточным и нечестным.
По-настоящему рассказать человеку о Боге может только Бог. И он рассказывает всякому, кто готов слушать и видеть. Каждый ученик школы однажды узнает это сам.
А до той поры можно слушать и читать других учеников, которые по каким-то причинам вызывают интерес и желание их слушать. Даже если некоторые их истории кажутся сказкой. В конечном счете, не так ли возникли сказки? И не для того ли, чтобы однажды стать былью для тех, кто в них верит?
…
Фрагмент из романа "Ветер в Пустоте", глава-69 (Свет Далеких Звезд).