Я хорошо учился в школе, и весьма посредственно в университете. Мне было непонятно и при этом настолько неинтересно, что не хватало мотивации пробиться через свое непонимание. Разумеется, в школе мне тоже было не все интересно, но регулярные отметки и контроль со стороны родителей заставляли меня прикладывать регулярные усилия.
По сравнению со школой в университете была свобода, которой я тогда еще пользоваться не умел. Фактически в течение семестра не было почти никакого контроля. А если прибавить сюда подростковый гормональный бум и появившуюся в конце первого курса машину, то можно представить, чем для меня была учеба. Непонятной занудной бодягой, которая мешает жить и делать то, что хочется — заниматься гимнастикой, ходить в кино, играть на компьютере и кататься на машине с девочками.
Так что когда я в первую сессию выхватил две пересдачи, это стало шоком и для меня и для родителей, которые тоже закончили МГУ и всю жизнь там работали.
Папа был настолько обескуражен, что вообще не говорил со мной на эту тему (в семье это считалось высшим показателем серьезности драмы), так что его соображения я узнавал через маму.
— Папе неудобно разговаривать с коллегами, — сказала она как-то за обедом. — Они спрашивают у него как твои дела, а ему стыдно рассказать. Он считает, что так плохо учиться нельзя — ты занимаешь чужое место.
Моя собственная самооценка тогда проходила сложную фазу — после школьного топа (от медали меня отделила одна четверка), я внезапно оказался в хвосте курса. “Отличник” в течение 10 лет был одной из моих определяющих личностных ролей, которая вдруг разом развалилась. Это было тяжело. Разумеется, я тогда не рассуждал в таких терминах и никто со мной так не говорил. Но инстинктивно я искал какие-то новые точки опоры.
В попытках справиться со стрессом, я интуитивно пытался снизить ту важность, которой было принято наделять учебу и отметки в нашей семье. Получалось у меня неуклюже, и мои попытки уменьшить давление приводили к тому, что внешнее давление только усиливалось.
Маме казалось, что я недостаточно переживаю и не понимаю серьезности положения. Поэтому она настойчиво предлагала мне положить в мой “эмоциональный рюкзак” свой и папин стыд, не понимая, что мой рюкзак уже переполнен собственными переживаниями, а моя кажущаяся внешняя легкость — отчаянная попытка удержаться на краю глубокой истерики.
Слова про “чужое место” засели во мне глубоко. Сначала я этого не заметил — психика, спасаясь от перегрузки, закопала переживания подальше. Я думал, что забыл про эту историю, однако спустя годы, она вдруг вылезла на личностном тренинге, прорвавшись горькими слезами и злостью. Я злился на родителей, что они меня стыдились из-за оценок. На преподавателей, которые так скучно рассказывали. И на себя, который не мог тогда с этим ничего поделать. Даже адекватно выразить.
Мне стало казаться, что я снова нахожусь не там, поскольку мне скучно на работе, и эта фоновая неудовлетворенность стала одной из неосознанных причин, которые отправили меня в мое “путешествие за правдой”.
Помню, как на очередном тренинге мы сидели в кругу с ведущим. Я рассказывал что-то про работу и вдруг произнес эти слова про чужое место. Мол мне порой кажется, что я занимаю чужое место.
Я помню как вдруг стало очень тихо, и тренер внимательно посмотрел на меня.
— А чье оно?, — спросил он.
— Я не знаю.
— Ну как ты думаешь? Если не твое, то чье?
— Кого-то, кто лучше меня подходит для этого, — с трудом выдавил я.
Он кивнул, а потом заговорил. Я плохо понимал его — слова входили в меня, и почти сразу забывались. И вместе с тем они что-то меняли. Я чувствовал это, потому что плакал и эти слезы впервые были не горькими, а освобождающими. Вскоре после этого “синдром чужого места” закончился и началась новая жизненная глава.
Прошло 15 лет, и когда я сегодня встречаю на личных консультациях или групповых курсах людей, которым кажется, что они занимают чужое место, мне есть что сказать.
Наше место не может быть чужим. Мы всегда находимся там, где должны. И только там. Ошибок не бывает. Бесконечная вереница прошлых действий складывается в каждый момент времени однозначным образом — мы оказываемся там, где мы есть. И наше текущее место — всегда наше.
Более того — мы не можем выбирать это место, так как мы выбираем еду в кафе. Жизнь устроена иначе. И чем скорее мы это осознаем, тем лучше для нас. Тем быстрее мы выйдем следующий уровень свободы и понимания происходящего.
Все, что мы можем — выбирать, чем наполнять свои действия и как относиться к тому, что нам предлагает жизнь. Ругать и отталкивать, или благодарить, смотреть и слушать. Если нам удается это, то житейские сценарии постепенно начинают меняться в более благоприятную сторону.
В романе я сравниваю это с чашами — мы привыкли думать, что у нас много чашек, в которые жизнь наливает нам разные напитки, а нам надо их пробовать, сравнивать и выбирать. Но на деле чаша одна и из нее надо пить все, что туда наливает жизнь. Это не базар и торговаться здесь не с кем.
Еще раз другими словами — управлению жизнью, о котором многие мечтают, происходит не через продавливание внешних обстоятельств, а через тотальное принятие того, что происходит, наблюдение и слушание каждого момента. (Принятие здесь не означит согласие, нам может не нравиться многое из того, что происходит).
И это та самая главная школа, в которой учится каждый человек. И будет учиться, пока не выучится.
🙏✨🪶
P.S. Что касается университета — то я очень рад, что у меня получилось его закончить — в конце последнего курса я встретил Дашу, и это встреча стала одной из важнейших поворотных точек в жизни. И история с “чужим местом”, несмотря на подростковую душевную боль, была важна, ведь она в итоге отправила меня на поиски и позволила найти внутренний компас.
🎎❤️
"Свое место" >