71. Последняя конфета

Поезд плавно, почти незаметно, тронулся и покатился. В этот раз кресло располагалось по ходу движения, и глядя, как дальнее становится близким, а потом исчезает за краем окна, Сережа размышлял о событиях последних суток. Все-таки было сложно поверить, что он приехал на этот вокзал вчера. Субъективный внутренний таймер сообщал, что прошла не то что маленькая жизнь, а вереница жизней. И не маленьких, а вполне себе полноценных. На всякий случай он даже открыл календарь и проверил в мессенджере даты сообщений, которые отправлял вчера утром.

Обратный путь с Ладоги прошел без приключений и показался заметно короче, чем накануне. Удаляясь от причала по темной лесной грунтовке, Сережа с каждым километром чувствовал, будто постепенно выходит из глубокого наваждения. Отсюда казалось, что реальность острова была какой-то иной. Например, там плохо работало критическое мышление, иначе текло время, а привычный мир казался если не выдуманным, то очень далеким. Теперь таким же далеким казался остров.

Сережа вспоминал их разговор с Кирой том, что все путешествия люди совершают в своей голове, поскольку мир — это модель, генерируемая мозгом на основе поступающих от сенсоров сигналов.

Когда он выехал на трассу, телефон поймал сеть, и экран осветился веером сообщений. Остановившись на обочине, он смахнул их все и попробовал ради интереса найти на карте причал и остров, но не смог. Контакт Санчеза в мессенджере оставался, но переписка исчезла, а с ней исчезли и координаты причала. Найти его со спутника было затруднительно из-за деревьев, а островов, примерно подходивших под воспоминания, Сережа сходу насчитал около десяти. Высчитывать точные километры на грунтовке, чтобы сузить поиск, он не стал. Если край света хочет быть в тумане — пусть так и будет. Проявлять упорство в этом вопросе не хотелось. Главное, что с ним оставалась небывалая широкая ясность и все воспоминания.

В районе Приозерска позвонил Дима.

— Привет. Ну слава богу — ты ответил. Рад тебя слышать. Жив-здоров?

— Да, все в порядке.

— Вижу — едешь домой, да?

— Прямо видишь? — удивился Сережа.

— Ты же знаешь — я всегда ставлю GPS в машины, — Дима смущенно усмехнулся. — Прости, если нарушил приватность. Но ты вчера утром выглядел откровенно не очень, да еще секретности навел. Так что я не удержался и периодически поглядывал за тобой на карте.

— Тогда ты знаешь, что мне до города часа три. Только времени в обрез, потому что в девять вечера поезд, я решил сегодня ехать. Я все тебе расскажу, как обещал, только не по телефону.

— Как скажешь, — спокойно ответил Дима. Можем завтра позавтракать.

— Как это? Ты тоже в Москву собираешься?

— Я уже в Москве. Брата здесь вчера на скорой увезли с почками, так что метнулся к нему. Брат уже в норме, но я еще несколько дней с ним побуду.

— Ясно. Тогда утром созвонимся. Как мне с машиной поступить?

— Я пришлю точку рядом с вокзалом, оставишь там. Ключ в багажник бросишь и захлопнешь. Ребята завтра заберут.

— Спасибо. Ну что — до завтра?

— Да. Рад, что у тебя все хорошо.

— Я тоже. Хотя пока не вполне понимаю, что это значит, — засмеялся Сережа.

— Завтра разберемся, — сказал Дима и отключился.

Сережа заметил, что уже едет по Приозерску. Он смотрел на темные фигуры прохожих в желтом свете фонарей, и ему казалось, что он едет по этому городу впервые. Вероятно, это был эффект освещения — он давно заметил, что одни и те же места днем и ночью воспринимаются иначе. Его не покидало ощущение, что со вчерашнего дорожного инцидента прошло несколько месяцев, а то и лет. И потому вчерашний Сережа и сегодняшний — разные люди. Похожие, но разные. Он проехал той же дорогой, через самый центр города — никаких препятствий сегодня не возникло.

Странные изменения, которые он начал ощущать после дневного сна, продолжались. Их было все так же сложно облечь в слова, но они не делались от этого менее реальными. Какой-то неслышный прежде маховик мироздания отчетливо вращался на фоне и набирал силу.

Путь до Питера прошел быстро. Пару раз Сережа включал музыку или какие-то эфиры, но быстро выключал — происходившее внутри ощущалось важнее. Когда он парковался около вокзала, экран осветился входящим вызовом от Лехи.

Сережа ответил по громкой связи.

— Бро, у тебя Шенген есть? — раздался в динамиках его напористый голос.

— Что, вот так сразу к делу?

— А ты с прелюдией хочешь? — засмеялся Леха. — Это будет дороже. Так чего — есть?

— Есть.

— Айда на Ибицу. Мы тут с Маришкой отвисаем. Виллу сняли — улет. Выделим тебе отдельный этаж.

— С какой еще Маришкой?

— Скрипачку помнишь? Вот она. Я по-ходу влюбился, — добавил он, понизив голос.

— Ты каждый раз так говоришь.

— Я знаю, но сейчас правда. По-настоящему. Так чего — приедешь? Мы тут еще неделю точно будем.

— Я подумаю.

— Давай думай скорее. Предложение редкое. А я пошел — мы вчера познакомились с одним крутым типом — он из Барсы приплыл на яхте. Ты бы видел эту лодку. Все мои прошлые по сравнению с ней — детские кораблики. Короче, он позвал нас к нему на закрытую вечеринку. Так что пока.

— Погоди, — вспомнил Сережа. — Вопрос есть.

— Ну чего там?

— У тебя эта ксива твоя еще есть?

— Какая ксива?

— Помнишь, нас на Кутузовском тормознули за разворот, а ты ксиву показал, и мы дальше поехали?

— Нет, не помню. Чего ты там выдумываешь? По ходу, путаешь меня с кем-то, старый стал, — засмеялся Леха. — Говорю — приезжай к нам, память подправишь.

— Окей. Может и путаю.

— Моя ксива — бабло и обаяние. Работает безотказно. Правильно я говорю, малыш?

В трубке послышался звук поцелуя и женский смех.

— Все, Серый, мы поехали. Приезжай.

Вызов завершился и в динамиках сова заиграла музыка.

Леха звучал вполне искренне, когда говорил, что не помнит. Но если предположить, что его воспоминания были отредактированы, то почему Сережа помнит? Ведь связанные записи тоже должны были скорректировать?

Он оставил машину на указанной Димой точке и пешком дошел до вокзала.

И вот сейчас он сидел в своем кресле и чувствовал, что начавший вращаться в странном сне маховик мироздания продолжает свое движение, перекраивая реальность все быстрее и быстрее. Изменения, начавшиеся где-то вдалеке, явно приближались, и Сережа чувствовал, что скоро они окажутся здесь.

Промзона закончилась, поезд быстро набирал ход, и табло над дверью показало 212 км/ч. Вагон был полупустой, в своем блоке из четырех мест Сережа сидел один, так что не отказал себе в удовольствии закинуть ноги на кресло напротив.

Слева подъехала тележка с напитками и закусками. Проводница, симпатичная блондинка с туго собранными в хвост волосами, приветливо улыбалась, и, несмотря на поздний час, выглядела свежей и отдохнувшей. “Наверное спала днем перед сменой”, — подумал Сережа и попросил зеленого чая и сникерс.

Проводница положила чайный пакетик в пластиковый стакан, залила кипятком и слегка наклонилась к Сережиному уху.
— Сникерс брать не советую. Старая партия — люди жалуются. Возьмите вот конфету — стоит столько же и гораздо вкуснее.
Девушка достала из кармана конфету в яркой фольге.

— Гораздо лучше сникерса, — повторила она. — Вам точно понравится, — она широко улыбнулась, показав два ряда ровных и белых зубов.
— Уговорили, — Сережа взял конфету и положил на столик.


Чтобы чай не получился слишком крепким, нужно было переложить куда-то пакетик — Сережа огляделся. Бумажные салфетки для этого не годились, зато они годились для конфеты, в фольгу от которой можно было завернуть пакетик. Возможно, именно к таким задачкам готовит нас жизнь, предлагая для разминки переправить через реку волка, козу и капусту.

Сережа взял конфету, напоминающую по форме завернутый в фольгу кирпичик. Похожим образом упаковывают халву в шоколаде. Никаких надписей на обертке не было. Вообще ни одной.

Он переложил конфету на салфетку, взял фольгу, чтобы расправить, остановился и медленно ее отложил. Возникшее ощущение он знал слишком хорошо. С внутренней стороны фольги на него смотрел цветной узор из тонких линий и точек.

Сережа выглянул в проход между креслами, посмотрел вперед и назад, но не увидел ничего подозрительного. Было очевидно, что узор на фольге — это ключ, но зачем ему его дали здесь? Ему предлагалось активировать его прямо сейчас или доехать до дома? Может найти проводницу и спросить ее про конфету? Он встал и оглядел вагон. Верхнее освещение уже отключили, так что люди либо спали, либо смотрели в экраны своих гаджетов. Никто из них даже не поднял на него глаза.

Он вернулся в кресло. Если долго всматриваться в бездну, она вышлет тебе приглашение. Не этого ли он хотел?

Сережа аккуратно расправил фольгу, сделал несколько вдохов-выдохов и поднес к глазам. Ему показалось, что нарисованный ключ моргнул где-то внутри его головы, но за этим ничего не последовало. Покрутив фольгу в руках, он снова поднес ее к глазам. На этот раз не было даже вспышки.

“Может, нужно съесть конфету”, — подумал он. На вкус она действительно напомнила ему сникерс, только в люкс-версии — с темным шоколадом, миндалем и каким-то джемом. Запив конфету чаем, он снова посмотрел на обертку. Ничего.

— Полагаю, я не помешаю, — раздался рядом знакомый бархатный голос, и Михаил, не дожидаясь ответа, устроился в кресле напротив. Он расстегнул косую молнию куртки и закинул ногу на ногу.

— Похоже, ты не очень удивлен, — сказал он, оглядывая Сережу.
— Нет. Я чувствую, что финиш близко.
— Почему?

Глядя в его глаза, Сережа медленно замкнул контакт между лопаток. Ему вспомнились голоса Существ, их прикосновения к его голове и вкус их напитка. Тогда он показался ему безвкусным, но сейчас он понял, что вкус был. И он был… божественный. Его мелодия никогда не звучала так чисто, как сейчас. Еще вчера утром все это было бы непонятно, но сейчас смутное становилось ясным, и очередной фрагмент пазла занял положенное место.

— Потому что вы — это я.

Вокруг потемнело, а голоса Существ в голове стали громче, хотя их самих было не видно. Они снова говорили про мелодию. У каждого человека мелодия была уникальная, но все они имели единую природу. Человечество было многоголосой партией, которую играл бог. Эти голоса возникали и замолкали, догоняли друг друга, спорили, играли, танцевали и убегали. Человечество было подобно гигантской нейронной сети, узлами которой были отдельные люди. И эта сеть в свою очередь была подмножеством сетей более высокого уровня. Живые формы могли быть любыми, но то, что делало их живыми, было единым и неизменным. Каждый человек воспринимал свою уникальную версию мира, которая возникала и существовала лишь в его уме. Куда бы он ни шел, он не мог встретить никого другого, кроме своих отражений и частей.

Сережа снова очутился в вагоне, темнота за окном стала теперь непроглядно черной. Железнодорожные столбы с фонарями и редкие дома с квадратами света исчезли, и казалось, что вагон завис где-то в бескрайней черноте космоса. Напротив по-прежнему сидел Михаил, а вот остальной вагон изменился — теперь он был полностью заполнен людьми, с которыми Сережа соприкасался в этой жизни. Родители, родственники, друзья и товарищи, одноклассники, одногруппники и коллеги, завистники и просто случайные встречные, которые — как теперь виделось — были не случайными. В полотне жизненных событий не было случайных стежков.

— Если остались какие-то вопросы, то сейчас самое время их задать, — сказал Михаил.
— Почему вы мне помогаете?
— Ты же сам только что ответил, — засмеялся Михаил. — Не я тебе помогаю, а ты помогаешь сам себе. Помнишь, мы гуляли в парке и говорили про пальцы на руке бога?
— Да.
— Если палец чешется, он не может сам себя почесать. Для этого нужен другой палец. Жизнь постоянно почесывается, пробуждая себя в разном месте, времени и форме. Ты только что видел Сеть, а такое почесывание — один из механизмов, с помощью которых она развивается.
— Отправляет свои копии в прошлое, чтобы пробудить себя там?
— Каждый палец может субъективно проживать разное время, но для того, на чьей руке он растет, времени нет. То, что воспринимается умом как разные эпохи, просто разные фрагменты одного и того же процесса. Пока это еще может быть трудновато осознать, но скоро сложится.

Михаил выдержал паузу и продолжил.
— Поэтому никто никуда не отправляется. Рядом с каждым узлом сети всегда присутствуют более старшие версии. Как только младший узел подрастет, он их распознает и сможет установить связь.
— То есть я подрос, а вы протянули руку. Вернее, моя старшая версия протянула руку себе. Но почему я?
— А кто? — вкрадчиво спросил Михаил. — Ты кажется снова забываешь. — Разве здесь есть кто-то еще?
— Окей… — согласно кивнул Сережа. Но почему все случилось так быстро? Ведь обычно это занимает годы, десятилетия, всю жизнь… 
— Оно и заняло. Все события выстраиваются в строгом соответствие с причинами, которые были созданы в прошлом. Так работает индивидуальная карма.
— А в обратную сторону она может работать?
— Разумеется. Отрицательная карма образует мембрану между человеком и знанием, способным его освободить. Эта мембрана невидима и непреодолима. Она создает сопротивление, мешающее сделать верное действие. Свобода может быть совсем рядом, только руку протяни. Но у человека не возникнет никакого желания тянуть руку в эту сторону. Ты вот на острове сутки провел, и ни одной фотографии. Понимаешь, как это работает?

— Понимаю… Если все сомнения и страхи сотканы из материалов заказчика, найти подвох очень трудно.

— Именно. Но как ты мог убедиться, смерть — это не конец, поэтому рано или поздно каждое семя взойдет и распустится.
— Но не все разом?
Михаил покачал головой.
— У каждого свой учебный план. Что-нибудь еще?

— Да. Что дальше? Мой мир как-то изменится?
— Человек не может изменить мир, но может его _сменить_. По мере того, как человек очищает свой ум от загрязнений и тренирует умелые действия, его ум начинает собирать другой мир, куда человек перемещается.
Пространство возможных вариантов бесконечно. С момента нашей встречи весной ты уже сменил много миров, пролетев сквозь них на стреле Лилы. И теперь, как ты верно заметил, этот кон подходит к финишу. Несколько часов назад ты достиг финальной клетки на игровом поле этого распределения, в нем тебе идти дальше некуда. То, что называешь про себя Маховиком Мироздания, — это звук сворачивания этого мира. Очень скоро он схлопнется совсем.
— Что это значит — он исчезнет?
— В том виде, как ты его знал — да. Потому что тот ты, который его знал и поддерживал, выполнил свою задачу.
— То есть я тоже схлопнусь?

Михаил улыбнулся.
— Схлопнется Сережа. В рамках этого распределения он все сделал. А ты пойдешь дальше.
— И от Сережи не останется никаких следов?
— А какие остаются следы от брошенного по воде камня? Несколько всплесков и расходящиеся круги. Правда, в твоем случае, получилось немного иначе. Некоторые феномены, предметы и явления могут перемещаться между мирами. Благодаря тебе, например, в одной версий этого мира родилась книга. Условия для ее появления сформировались причинно-следственными вихрями от Сережиного полета на стреле Лилы.

Развернувшийся через Сережу процесс реплицирует себя в других измерениях. История из одного мира порождает книгу в другом, а та рождает истории и фильмы в следующих мирах, разворачивая этот фрактал дальше. Прозвучавшая мелодия отдается эхом в мультиверсе и напоминает тем, кто уже научился слышать, о главном путешествии, ради которого здесь оказываются люди.
— Путешествии к Истине?
— Истина, Правда, Бог, Дао, Жизнь — все эти слова в конечном счете об одном.
— Но разве это путешествие не уникально? Зачем о нем рассказывать?
— Маршрут каждого путника уникален, но суть путешествия всегда одна — возвращение частей в целое. Брызги океанской волны взлетают в воздух, несколько мгновений существуют отдельно от океана в обособленной форме и уникальном размере, а потом они возвращаются. Подобно этому, Истина распадается на крошечные фрагменты, сверкающие в отдельных человеческих умах, затем возвращает себе утраченную целостность и разлетается вновь, но уже чуть иначе.

— Но тогда получается, что все книги…
— … об одном и том же, да. Звуки могут быть разные, но их суть одна — вибрации. Человек не может выразить ничего другого, кроме своей мелодии, а поскольку все мелодии рождены Богом, то все книги о нем. Они рассказывают через разные сюжеты одну и ту же базовую историю, кроме которой в человеческом мире ничего и нет.
— Но как описать Бога словами? Ведь для любой обернутой в слова правды найдется ракурс, с которого она будет кривдой.
— Словами — никак. Но ставя их рядом определенным образом, можно добиться того, что _между слов_ сверкнет отблеск Истины. И некоторые его заметят.
— Для этого нужны какие-то особые слова?
— Я же говорю — дело не в словах, а в том, как они сложены между собой. Сами слова обычные.
— А что за книга — роман?
— Это как посмотреть. Может роман, а может сборник историй.

— Роман, который может помочь пальцу почесаться? — засмеялся Сережа.
— Не совсем, — улыбнулся Михаил. — Книга — это то, обо что палец может потереться и сам себя почесать.
— А эти схлопывания когда-нибудь закончатся или…
— У меня пока не закончились. Любая вершина — это дно следующего уровня, на который ты переместишься.
— А у меня такие схлопывания уже случались?
— Что значит “такие”? Конкретно Сережа еще не схлопывался, но вообще схлопывания происходят каждую минуту. Миры возникают и сворачиваются, когда жизнь узнает сама себя в одной из своих фрактальных версий.
— И окружающие даже не замечают?
— Если случилось именно схлопывание, то нет. Это подобно тому, как в тетрисе исчезает сплошной горизонтальный ряд. Бах — и нету. О Сереже никто даже не вспомнит, потому что в тех версиях реальности, которые покатятся дальше, его никогда не было. Но, как я уже сказал, некоторые явления и предметы могут тоже перемещаться между мирами или фонить сквозь измерения.
— Что, например — войны?
— В том числе. В одной из версий этого мира начнется одна война, зато другая закончится. Где-то возникнет вирус, который наведет большой хаос, навсегда изменит многие привычные порядки и проявит узкие места социального устройства. Где-то нагрянет финансовый кризис, а где-то случатся жестокие пожары.

— А мой новый мир будет сильно отличаться?
— Прежде чем ответить, я бы хотел напомнить тебе твой вопрос, который ты мне однажды задал, и я предложил его отложить на потом, помнишь?
— Нет. А что там было?
— Вот именно, — кивнул Михаил. — Там где ты сейчас находишься, такого вопроса просто нет. У него нет условий для кристаллизации, ему не из чего собраться. А теперь можем поговорить про тебя и этот мир. Что ты хотел знать?
— Новый мир будет сильно отличаться? — повторил Сережа.
— И да и нет. Ты переместишься не очень далеко. Узор калейдоскопа будет другим, но образующие его цветные стекла — те же самые.

— Странно как-то. Я только начал вникать в то, что здесь происходит, и уже пора дальше.
— Мир задуман так, чтобы быть загадочным для своих обитателей. Тот, кто слишком приблизился к разгадке, перемещается на другой слой с новыми загадками.

— Но я буду помнить то, чему научился?
— Все накопленное здесь знание перейдет с тобой. Кроме того, ты войдешь в новый мир через монтажную точку, поэтому не будет нужды учиться ходить, говорить, читать и тратить годы на человеческую школу. То, к чему здесь потребовалось долго идти, там будет в доступе сразу или появится очень скоро.

Михаил замолчал и посмотрел на него:
— Есть еще вопросы?
— Когда все это произойдет?

Михаил поднял руку и щелкнул пальцами. Вокруг снова потемнело, и Сережа почувствовал, что его нити медленно отвязываются.
— Зауг, — позвал он, но ответа не было.

Как и тогда, на острове, он ощутил себя катером, которому отвязывают тросы для выхода в плавание. Только теперь тросов было больше и отвязывали их медленнее. На причале, словно провожающие, возникали люди, которые до этого были в вагоне. Здесь стояли все, с кем он хотя бы раз встречался в жизни взглядом. Каким-то непостижимым образом он видел и чувствовал их всех. И видел, как соприкосновение с каждым из них повлияло на его маршрут. Взаимодействие с некоторыми вызывало боль и дискомфорт, но именно эти боль и дискомфорт помогли ему в итоге сделать нужные шаги. Каждая ссора, расстройство и горечь были на своем месте, составляя совершенный причинно-следственный узор, по которому, как по тропинке, он пришел сюда.

Прямо перед ним появился Леха. Он сидел в позе лотоса, лицо его было серьезно, а гладко зачесанные волосы эту серьезность увеличивали. Сережа вспомнил их разговор про тюрьму и увидел, что Леха очень близок к выходу из своей тюрьмы. Раз за разом он проходил мимо незапертой двери, не замечая ее и продолжал кружить по старым коридорам. Сережа хотел ему подсказать, и тут же понял, что тот Леха, который сидит перед ним, сам это отлично знал. Все круги были нужны.
— Все нормально, брат — сказал он. — Такие дела.
— Такие дела, — повторил Сережа.

Рядом с Лехой появился рыжий кот. Он потерся ему о колено и сел. Сережа посмотрел на него и понял, что той ночью кот действительно приходил прощаться. Только уходил не он, а Сережа.
— Ну что, рыжий — ты уже тогда все знал?
Кот смерил его строгим взглядом и сощурился.

Сбоку от кота возник Дима.
— Я так понимаю, вечером не увидимся? — грустно улыбнулся он.
Сережа покачал головой.
— Значит встретимся… — начал Дима.
— …в избушке, — сказали они хором.


— Поздравляю, Кудрявенький, — Кира прошла позади Лехи с Димой и остановилась рядом с котом.
— Найдешь меня на новом месте? — хитро спросила она. — Теперь твоя очередь водить.
Сережа кивнул и хотел спросить, как ее искать, но отчего-то вспомнил ее рассказ про родителей. Стало видно, что человеческий род был подобен реке. Она текла от старших к младшим, и попытки детей учить родителей жизни были сродни желанию обернуть реку вспять. Все _уже_ было хорошо. И даже то, что казалось нехорошим, тоже было хорошо.

Сережа подумал про своих родителей, и они тут же возникли на переднем плане в образе трогательных влюблённых студентов. Мама держала папу за руку и прижималась головой к его плечу. Такими молодыми Сережа их видел только на старых черно-белых фотографиях в семейном альбоме. Студенты стали на глазах взрослеть и скоро превратились в маму и папу из его ранних детских воспоминаний. Едва он им улыбнулся и помахал, как время понесло их дальше. Папины волосы и усы становились все светлее и тоньше, у мамы менялась прическа и появились очки. Их облик неумолимо трансформировался, а во взгляде начинали проступать осторожность и усталое смирение. Время не щадило внешний вид автомобилей, но Сережа смотрел не на них, а на тех, кто внутри — он ясно видел водителей. У них не было возраста, а их мелодии переплетались так же трогательно, как руки тех студентов с черно-белой фотографии.

Два больших крыла мягко обняли тех, через кого Сережа пришел в этот мир и благодаря кому он стал Сережей. Собрав большой золотой шар из Любви, Благодарности и Самых Светлых Пожеланий, он поклонился и передал его им. Когда он почувствовал, что передача состоялась, то уже знал, что делать дальше.

Он собрал и передал такие же шары Лехе, Кире, Диме, Николаю, Игорю, Косте, художникам и всем, кто был на причале.

— А про просьбу мою помнишь? — спросил Костя, принимая шар. Ответ возник сам собой, и через мгновение дело было сделано.

Сережа почувствовал, что Зауг закончил отвязывать последний трос, и его катер начал отплывать. Стоящие на причале люди стали таять, и когда они совсем исчезли, в бархатной темноте перед загорелась знакомая мандала с распределением существ. Сейчас, однако, она была не статичной, а живой, напоминая меняющийся узор калейдоскопа, который медленно крутят.

— Зауг, — тихо позвал он.
— Да, — был ответ.
— Поехали дальше.

И тогда он увидел то, что видел уже много раз, но всегда забывал. Таких воспоминаний и забываний было очень много, но он разом вспомнил их все. Он вспомнил ответы на все “как?”, “зачем?” и “почему?” и вспомнил, что скоро все это забудет, чтобы искать снова.

— Смотри очень внимательно, — услышал он голос Зауга. — Когда ты человек, то видишь только части. Сейчас ты видишь целое. Впитай его. От этого зависит громкость твоей мелодии в новом мире.

Пытаться запомнить Истину было так же бессмысленно, как ловить дым пальцами. Поэтому Сережа расслабился, раскинул неосязаемые руки и позволил ей обнять его и поглотить без остатка. Пусть он забудет. И пусть он вспомнит чуточку раньше чем в прошлый раз.

Все погасло, и в темноте возник старый музыкальный автомат с дисками. Он сверкнул блестящими деталями, зажужжал и замигал цветными лампочками на передней панели.
Сережа ощутил себя стрелой, прижатой к натягиваемой тетиве. И за мгновение перед тем, как полететь в неизвестность, он услышал знакомый голос Санчеза:
— Все ровно. Молодец. Так держать.

Тетиву отпустили, и он полетел по цветным туннелям, проносясь через оживленные многомерные перекрестки и огромные пространства с непонятными сооружениями. Сколько это продолжалось, было неясно, а потом он просто понял, что прилетел.
И открыл глаза…

Эпилог >