Погрузившись в размышления и воспоминания, он не заметил, как дошел до дома, ноги принесли его сами.
Пытаясь понять, что его выдернуло, он огляделся и увидел около мусорного контейнера рыжего дворового кота. Сережа не раз встречал его здесь и раньше, но сейчас кот смотрел на него необычно внимательно и даже как-то проникновенно. Сережа вспомнил Кириного кота и недовольно цикнул на себя — почему даже сейчас мысли опять поворачивали к ней? Сколько это еще будет продолжаться? Он недовольно посмотрел на кота, показал ему язык и пошел к подъезду.
Поднявшись наверх, бросил грязную одежду в стиралку и долго стоял под душем, а когда закончил, решил приготовить пасту. Сначала он сварил в маленькой кастрюльке лингвини. Положил на сковородку нарезанный чеснок и стал его обжаривать в оливковом масле. Затем добавил несколько ложек песто из банки, положил туда же порезанные цукини с брокколи и стал все это перемешивать деревянной лопаточкой. Когда овощи были готовы, он выложил туда пасту и все это перемешал.
Приятный запах быстро заполнил кухню, и Сережа даже начал мурлыкать себе под нос какой-то веселый мотивчик.
Съев порцию с горкой пармезана, он немного посидел, а потом почувствовал такую усталость, будто весь день грузил на стройке кирпичи. Положив тарелки в посудомоечную машину, он вытянулся на диване в гостиной и задремал.
Проснулся он уже в сумерках от странных звуков за окном. Сначала что-то зашуршало, потом заскреблось, а затем на перила французского балкона приземлился рыжий дворовый кот. Тот самый, которого он встретил сегодня около мусорного бака. Сережа никогда не видел, чтобы он залезал так высоко. Для подобных трюков он выглядел слишком старым и обычно просто лежал на скамейке или ветке дерева, хитровато щурясь на прохожих. Свет в комнате был выключен, но Сережа знал, что кот пристально смотрит точно на него. Так продолжалось несколько секунд, а затем он отвернулся, подошел к краю перил и прыгнул в черноту. Судя по звуку, он приземлился на горизонтальный водосток, который шел этажом ниже. Сережа подошел к перилам, но в плотных сумерках было уже ничего не разглядеть. Стоя у открытого окна, он смотрел на город, вдыхал вечернюю свежесть и не думал ни о чем конкретном, пока его внимание не привлек засветившийся на столе экран телефона.
Это была Кира.
Привет, Кудрявенький. Не скучай там. У Бабы-Яги большая работа выдалась. Уже устала, но финиш скоро. Как закончу — напишу. Соберешься грустить — делай это качественно.Дальше был QR-код, ведущий на плейлист Спотифай.
Прошло больше минуты, прежде чем до него дошло, что он читает сообщение по кругу.
— Чего такой радостный — влюбился что ли? — насмешливо “спросило” его зеркало в ванной.
— Понятно чего, — ответил он отражению, выдавливая пасту на щетку. — Кира не убежала и не спряталась. Она меня не отталкивает и не избегает, а просто очень занята и выйдет на связь, как закончит дела.
— Да ты посмотри на себя внимательно, — не сдавалось зеркало. — Три строчки от нее прочел и скачешь, как мальчишка.
— Да, пожалуй, — он немного подумал. — Но что с того? Я же и есть мальчишка.
Зеркало не ответило, и Сережа почувствовал, что в этом раунде у них ничья. И еще он почувствовал, что раундов впереди много.
На утренней пробежке он поставил треки Киры, и пришедшая вчера широкая ясность сменилась грустью, созерцанием и рефлексией. Плейлист полностью состоял из инструментальных композиций современных авторов. Сережа не встречал их прежде, но они сразу с ним заговорили, одна за одной. Как дождь смывает пыль, музыка очищала и настраивала струны, связанные с чувствами к Кире. Он увидел, как, сам того не желая, начал их ослаблять, делая тише. Таким образом он защищался от переживаний, связанных с долгим молчанием Киры. Музыка подтягивала ослабшие струны, заставляла их звучать чисто и громко. Сережа был рад, что обтекаемые оранжевые очки хотя бы немного закрывают глаза и прохожие не видят его слез. Они медленно стекали из-под очков, и встречный ветер заворачивал их на щеки, образуя следы, напоминающие индейские узоры. Это было похоже на перевязку раны. Отдирать прилипший бинт неприятно, но чистая рана заживает быстрее. Он бежал, ощущая, как тело дышит, переставляет ноги, работает руками и держит равновесие. Он наблюдал, как восприятие делается все более четким, контрастным и широким. Он видел тех, кто был впереди, чувствовал тех, кто сзади. Одна за другой струны нужного диапазона настраивались, напоминая о красоте и живости окружающего мира.
На обратном пути, уже во дворе дома, он встретил знакомого рыжего кота — тот лежал на ветке клена. Сережа остановился и приподнял очки. Внимание его привлек не столько сам кот, сколько то, как органично он смотрелся на дереве. Это был контакт двух живых существ — кота и дерева. Каждый из них ощущал другого.
— Хорошо лежишь, рыжий, — сказал Сережа коту. — У меня дома так прилечь негде.
Кот на мгновение открыл сощуренные глаза, лениво посмотрел на него и отвернулся. “А ведь и правда — у меня ни цветов ни деревьев”, — подумал Сережа. Он вспомнил, как ему махали растения из Кириных кадок, и оглядел двор чуть расфокусированным взглядом.
Два с половиной года он ежедневно проходил через этот двор или смотрел на него из окон. Все это время он воспринимал деревья исключительно как декорации или мебель, но лишь сейчас он их увидел. Увидел как живущих там персонажей. Со своими характерами и особенностями.
Поднявшись наверх, он прошелся по квартире, оглядывая ее придирчиво и внимательно. Он старался смотреть на нее, как будто оказался здесь впервые, и она впервые открылась в новом виде — большой бездушной коробкой. Аккуратной, чистой и неживой. “А я ведь здесь живу и сплю. Совсем один”. Ему захотелось немедленно населить это пространство какой-то жизнью, и план созрел сам собой.
В тот же день он отправился в отдел Вайме, который занимался офисным обустройством. За озеленение отвечала Марина, женщина лет сорока, бывшая сотрудница ботанического сада МГУ. У нее было доброе круглое лицо с лучистыми морщинами вокруг глаз, смешные косички и цепкие внимательные глаза.
Выслушав Сережу, Марина сходу предложила список проверенных вариантов, показала их в офисе вживую и рассказала про особенности ухода в квартирных условиях. Пока она говорила, Сережа осторожно поглядывал на нее в надежде встретить “водителя”. Он там явно был и бодрствовал, но на контакт не выходил. Марина помогла Сереже сделать заказ с корпоративной скидкой Вайме, и через день небольшой фургончик доставил новых жильцов к подъезду его дома. Водитель и его помощник с длинными дредами ловко все подняли на верхний этаж и расставили по указанным местам, Сережа их продумал накануне.
Теперь вместе с ним жили госпожа Монстера, леди Юкка, мисс Драцена, князь Фикус и лорд Циперус. В квартире сразу стало намного уютнее, и, глядя на зеленых друзей, Сережа не понимал, как он полтора года жил совсем один.
Вечером, поднимаясь к себе, он привычно разглядывал на стене лифта послание от Денчика. После того памятного раза он всегда, если не смотрел, то хотя бы поглядывал на него. Хотя “пузырьки из газировки выветрились”, и надпись больше не вызывала внутренних молний, она исправно напоминала о том, что камин на стене нарисован, за ним есть дверь, а ключ спрятан в гамлетовском глаголе. Эта суть была неизменна, но ее словесная обертка менялась. Сейчас, например, надпись сообщала, что _человеческое “быть”, казавшееся раньше чем-то совершенно естественным и потому невнятным и не заслуживающим внимания, являлось на деле единственным реальным процессом. Причем совершенно самодостаточным, не требующим никаких других целей для существования. Бытие, подобно солнцу, светило не “для того, чтобы”, а “просто так”, а все бесконечные человеческие цели возникали от неспособности увидеть эту фундаментальную самодостаточность. Жизнь просто была, и никаких причин, оправданий, квартальных или годовых целей ей не требовалось._
Вся эта последовательность подогнанных, как детали конструктора, слов осознавалась разом, вспыхивая яркой вспышкой, от которой ум тормозил свой бег на месте. И хотя это длилось всего миг, целительный эффект ощущался заметно дольше — тиски _дукхи_ ослабляли свою хватку.
Уже выходя из лифта, Сережа зацепился взглядом за торчащую из под свежих листовок пиццерии рекламу турфирмы, которую они обсуждали весной с художником. Сережа тогда сказал “Хорошо там, где нас нет”, в ответ на что художник спросил, доводилось ли ему бывать “там, где нас нет”.
Вопрос этот тогда показался ему дурацким ребусом и разозлил, а сейчас загорелся ярким указателем. Он показывал туда же, что и глагол “быть”, выражения “свобода от себя” и “главная привычка”. Все эти метафоры делали одно и то же — описывали иной способ переживания жизни, начавший ему открываться в последнее время.
Это были мостики, которые оставили прошлые путешественники. Они помогали вниманию спрыгнуть с привычных рельсов и забраться на пригорок под названием “сейчас”. С пригорка были хорошо видны грохочущие вагонетки мыслей, которые безостановочно шныряли между прошлым и будущим, ловко минуя настоящее.
Каждая мысль-вагонетка норовила прицепить к себе другую. Стоило зазеваться, и длинный дымящий состав тебя уже куда-то увозил. Лишь когда все вагонетки уехали, а новые еще не прикатились, ненадолго возникало удивительное ясное облегчение. Помимо поездов, с пригорка было видно непрерывно возникающее полотно более глубоких событий, из которых рождались прошлое, будущее, рельсы с вагонетками и весь тот мир за пределами “сейчас”, который считался единственной и объективной реальностью.
Дома Сережа сделал три тоста с поджаренным ржаным хлебом, свежим авокадо и ломтиками больших краснодарских помидоров. Посыпал их розовой гималайской солью и устроился в кресле. На столе пикнул телефон, но вставать не хотелось. Он принялся за тосты, усмехаясь про себя тому, что лифт снова сработал как трамплин для щенка из поста _spacewayfarer_.
Залетающий в окно ветерок легонько щекотал мисс Драцену в большом напольном горшке. Глядя на покачивания ее листьев, Сережа чувствовал, как из глубины, словно пузырек воздуха, снова поднимается пресловутый вопрос.
“Ну серьезно — чего же я хочу?” — подумал он, похрустывая тостом.
Хотелось бы увидеться с Кирой, вспомнить, что было той ночью. Еще хотелось бы поговорить с Костей, рассказать ему что и как. Они давно не говорили по душам. Но больше всего хотелось понять, что вообще тут происходит, и чего он, Сережа, хочет. Круг замкнулся.
“Глупенький, тут нечего понимать, — шептали химеры в его голове. — Живи как все и не загоняйся. Ты придумал сказку и пытаешься в нее поверить. Сказки для детей. А ты уже взрослый”.
Он попробовал вспомнить вкус своих снов с Заугом или лунных посиделок у Киры, но у него ничего не получилось.
— Куда ты все хочешь убежать? Куда? Хватит себя терзать, — продолжали нашептывать химеры. — Чудеса, свобода… Все это выдумки. Милые выдумки. Скучно стало на работе? Найди женщину, женись, заводите детей. Погляди на Костю и людей вокруг. Ты думаешь, что они глупее тебя? Или что ты первый на этом свете живешь?
— Нет, я такого не думаю. Просто…
— Что?
Сережа сосредоточился, чтоб сформулировать ответ, но его прервал звонок телефона на столе. В этот раз он нехотя поднялся.
— Сережа, привет, — голос у Николая был бодрый и веселый. — Я на минуту. У Игоря Волковского эфир полчаса назад начался. Я тебе отправил ссылку, вижу, что ты пока не видел, так что вот решил голосом продублировать. Он эфиры редко делает и без записи. Я подумал, может тебе интересно будет. Ты как сам — все в порядке?
— Да. Я окей. Как раз домой пришел, сейчас погляжу. Спасибо большое.
— Ну все, пока.
Он вернулся в кресло и нажал присланную ссылку — на экране появился Игорь. Он сидел на заднем сиденье машины, держа телефон в руке, и смотрел куда-то в сторону, словно обдумывая что-то. Как и на семинаре, на нем был лыжная шапочка и трехдневная щетина. На мгновение Сереже показалось, что он позвонил Игорю лично, и ему стало слегка неловко. Но Игорь его не видел, видеосвязь была односторонней.
— Помните слова Сократа? — спросил Игорь, повернувшись в камеру. — Сократ сказал: “_Я знаю, что ничего не знаю_”. Это и есть ответ на ваш вопрос “Что значит быть взрослым?”
Способность увидеть, что общепринятые знания — не более чем набор связных концепций. Они необходимы для общения и бытовых задач, но совершенно бесполезны для ваших экзистенциальных вопросов.
Чем меньше вы ищите опору в концептуальных знаниях, тем выше шансы услышать и увидеть жизнь в ее спонтанности и фрактальной бесконечности. Такой парадокс.
Игорь хрипло засмеялся и посмотрел в сторону, видимо на дорогу.
“Спасибо, — подумал, Сережа. — Об этом мне лифт уже напомнил”.
— Ну что, бандиты? — вернулся Игорь к камере. — Дороги оказались свободные, аэропорт уже близко. Хватит слать мне вопросы. Дайте я сам что-нибудь скажу напоследок. Может, и вопросов станет меньше. Хотя бы у кого-то. Хотя бы ненадолго.
Взгляд его стал серьезным.
— Я скажу о смелости. — Он замолчал и несколько секунд внимательно и смотрел в камеру. — О смелости быть собой. Жить свою жизнь.
Мы все умели в детстве мечтать. Качественно мечтать. Не просто фантазировать, а улавливать то, что нас по-настоящему вдохновляло. То, от чего хотелось прыгать выше потолка, петь, плясать, и казалось, что за спиной вырастают крылья.
Сережа поперхнулся и перестал жевать. Конечно, это была просто фигура речи, но слишком уж контекстно она звучала.
— Неважно, какого масштаба ваша мечта, — продолжил Игорь. — Главный вопрос — наполняет она вас или нет.
О чем мечтают люди? О волшебных предметах из сказок. О гаджетах и тачках, о личных островах, яхтах и джетах. О ярких путешествиях и сексуальных приключениях. О семье, детях и внуках. О силе. Славе. Богатстве. Власти. Здоровье — когда его становится меньше. Мы мечтаем о том, что, как нам кажется, сделает нас счастливыми. И эти мечты дают нам силы и счастье прямо здесь, в настоящем. Но есть проблема.
Игорь замолчал и отпил воды, не отводя взгляд от камеры.
— Однажды мы перестаем мечтать. Кто-то раньше, кто-то позже. Мы думаем, что мы просто выросли, но дело не в этом.
Дело в том, что мы _запретили_ себе мечтать. Это происходит постепенно. Почему? Потому что когда мы рассказываем о своих мечтах, то слишком часто слышим: “так не бывает”, “так не работает”, “так нельзя”, “все равно не получится”, “ты не сможешь…” Люди говорят это не со зла. Они переживают, что нам будет больно, и хотят предупредить.
Мы начинаем опасаться этой возможной, гипотетической боли, и чтобы защититься, перестаем мечтать. Мы прекращаем не то что пробовать, а даже думать о своей мечте. Это очень сложно, но мы находим способ. Знаете, какой? Мы помещаем мечту в разряд неправильной, ненастоящей, недостойной, ненужной, навязанной, излишней, непрактичной. Мы придумываем красивые рациональные объяснения, почему этого хотеть не надо. Мы убеждаем себя в этом.
— Понимаете, что происходит? — Игорь выдержал паузу. — Никто не отнимает у вас крылья. Вы их сами складываете, а потом забываете о них.
Вы начинаете остро ненавидеть людей с похожей мечтой, кто вопреки обстоятельствам нашел смелость ей жить. Такие люди будут напоминать вам, что вы свою мечту предали, и это будет нестерпимо жечь. Вы будете брызгать в них ядом, как правило, за глаза и в мыслях, не понимая, что отравляете этим себя.
Мой совет — не спешите кидать в них камни. Присмотритесь. Они напоминают вам о вашей мечте и подсказывают дорогу. Возможно, в далеком, забытом сне вы с ними дружили. И возможно, подружитесь снова. Уже здесь.
Он коротко посмотрел в сторону и кому-то кивнул, видимо они приехали.
— Я знаю, о чем наверняка думают некоторые. За последние полвека бесконечные рекламные лозунги обесценили “мечту”. Из этого слова ушла сила, и оно стало восприниматься как что-то рядовое. Все равно что кирпич или табуретка. А лозунги вроде “Управляй мечтой” вообще ставят все с ног на голову. Любой, кто мечтал по-настоящему, знает, что управлять мечтой невозможно. Это она вселяется в человека и ведет его, пока он чувствует с ней связь. И я сейчас говорю именно об этом.
К вашей жизни нет готовой инструкции. Инструкция создается внутри вас в процессе самой жизни. Никто другой здесь не знает, что для вас правильно. Не знает, как вам жить. Потому что никто, кроме вас, не живет в вашем мире. Помните об этом и будьте смелыми жить _свою_ жизнь. Чужая мечта не дает вам сил, поэтому слушайте свою, чувствуйте ее и дышите ей — она приведет вас к вашему Духу. Дальше вас поведет Он.
Игорь вышел из машины, и в кадре на фоне замелькали люди с чемоданами.
— У меня все. Сразу отвечу на вопрос, как различить “я не хочу” и “я хочу, но не позволяю”. Если такой вопрос возникает, значит, скорее всего, второе — не позволяете. Потому что пока вы чего-то не хотите, вы об этом не думаете, оно просто не возникает в вашем уме.
Все, — он помахал рукой. — Спасибо, что пришли, и до новых встреч. Через неделю буду проездом в Москве, следите за объявлениями.
Сережа положил телефон и встал. Его переполняла странная взбудораженность, хотелось двигаться. Он энергично прошелся по гостиной, помахал руками, как пловец. Это не помогло. Тогда он выполнил 100 циклов дыхания огня, отжался от пола тридцать раз и сделал столько же приседаний, выпрыгивая высоко вверх.
Пока восстанавливалось дыхание, он наблюдал, как какие-то неясные мысли хаотично мечутся, пытаясь найти форму точных слов. Ему вспомнились слова Михаила с их первого чаепития. Тот сказал, что взрослые — это по большей части подросшие дети, потерявшиеся в бытовой рутине и социальных ролях. Сережа никогда не вспоминал эту мысль, но сейчас она сама выпрыгнула ему навстречу.
— Ну что — знаешь свою мечту? — ехидно спросило отражение в ванной, когда он пришел умываться перед сном.
Внимание автоматически потянулось за клубком привычных умозаключений, но не успело их озвучить.
— Да, знаю, — ответил он, удивляясь звуку собственного голоса. — Я хочу отношений. Чтобы был такой контакт, как показала Кира. И хочу свободы, о которой рассказывает Михаил. Свободы от себя.
В его прежнем мире это было сказкой. В его сегодняшнем мире это стало маяком. Ослабла многолетняя хватка страха, а вместе с ней и шепот химер в голове. Они не исчезли своем, но перестали быть главными.
В спальне, когда он забрался под одеяло, выключил свет и закрыл глаза, в голове возникло необычайно приятное расширение, а тело стало легким, почти невесомым.
“Еще какие-то утяжелители снял, — подумал он. — Или, может, следующая скорлупа треснула?”
— Я знаю, что ничего не знаю” — сказал он вслух и громко рассмеялся в темноте. — Инструкция не прилагается.
В эту ночь он спал особенно хорошо.
Дальше >
