42. "Поди туда, не знаю куда…"

После встречи в метро Сережа притормозил свои эксперименты. Жизнь легонько встряхнула его, как родитель, окликнувший расшалившегося ребенка, и он решил ее послушаться.

Совет мужика не лезть к другим без приглашения звучал логично и даже очевидно. Да и Кира об этом говорила. И все-таки ему потребовалось “получить по шапке”, чтобы понять это самому. Сережа рассудил, что если даже такая очевидная вещь была ему неясна, то, наверное, нелишне будет сделать паузу с активным исследованием территории, пока адекватность не восстановится.

Конвейер житейских дел непрерывно требовал вполне конкретных решений и действий. Сережа не сопротивлялся и был даже рад — в деловом круговороте оставалось меньше времени грустить. С каждым новым днем ночь у Киры отдалялась, превращаясь даже не в сон, а в память о сне.

Как-то вечером пришел новый пост spacewayfarer

О погоне за состояниями

Мингьюр Ринпоче пишет, что отец заставлял его немедленно прекращать медитацию, когда приходили приятные состояния. Хемингуэй рассказывал, что в своём ежедневном подходе к письменному столу он вставал из-за него, бросая историю буквально на полуслове, хотя точно знал, что и как он хочет написать. Это позволяло ему на следующий день легко начать и быстро "поймать волну".

Вдохновение, восторг, счастье, экзальтация, невероятный прилив сил, кристальная ясность восприятия. Давно висящие дела разрешаются, запрошенные когда-то ответы находятся, новые дела легко начинаются.

Такие состояния заходят в гости к каждому, но все-таки большинство из нас вероятно скажет, что хотелось бы видеть этих "гостей" почаще. В итоге вариации этого желания приводят нас к экзистенциальным вопросам и различным методам саморазвития.

Для погони за ресурсными состояниями каждый пробует свои "транспортные средства" — психологические тренинги, достигаторские марафоны, телесные практики, спорт, походы в особые места Планеты, шаманские церемонии, медитационные ретриты, отшельничество — список можно продолжать.

Этот этап может быть достаточно затяжной, предпочтения сменяют друг друга, возвращаются, сменяют снова, пока не приходит важное осознание. Многие старшие товарищи о нем неоднократно предупреждали, но как и все остальное, действительно ясным оно становится лишь когда начинает прорастать изнутри.

Все особые состояние — пиковые. Возникнув однажды, они могут длиться минуты, дни, месяцы, но они всегда имеют конец. В тот самый момент, когда мы пытаемся ухватить их, продлить и сохранить, мы уже их теряем. Они ускользают и растворяются, как дым между пальцами, оставляя кисло-сладкий привкус воспоминания о том, чего уже нет. Это не то, что мы искали, но признаваться в этом не хочется.

Можно представить, что мы сидим в большой коробке, как новорожденные щенята. У коробки нет крышки, но стенки такие высокие и гладкие, что вылезти мы не можем. Иногда мы подпрыгиваем или забравшись на спину соседу заглядываем за край, обнаруживая неизведанный и манящий мир вокруг. Длится это однако недолго, поскольку мы приземляемся назад в коробку. "Я все понял, я постиг замысел", — рассказывают некоторые прыгуны остальным, "гав-гав-гав…". "Гав-гав", — отвечают ему остальные. Те, кто тоже прыгал, ухмыляются, подмигивают или отворачиваются.

Постепенно мы становимся заложниками самой погони. Наши умные биологические скафандры надежно держат нас в материальном мире. Можно "выйти на экскурсию", но возвращение обязательно. Тело регулярно просит конкретных материальных вещей — еда, вода, сон, туалет, гигиена, комфортная температура. А сколько просит Личность и не перечислить. Да, можно подпрыгнуть и увидеть, что вы не тело и не Личность, но пока вы здесь, в коробке — вы в том числе и тело и личность.

Между телом и духом возникает "перетягивание каната" — первый стремится наверх, а второе держит внизу.

Мы с удовольствием вдохновляемся примерами тех, кто, как нам кажется постоянно пребывает в "высоких состояниях". Даже если тонкий голосок шепчет нам, что это не так, мы рады обманываться и верить в то, во что хочется верить. Ведь иначе придется честно признать, что погоня, которую мы ведем, бессмысленна и всегда такой была. Что сама эта погоня мешает увидеть красоту и обрести покой прямо здесь. И потому стоит не искать очередной транспорт, а замедлиться, протереть линзы и увидеть то, что есть прямо тут "в коробке". Эта кропотливая небыстрая работа, но именно она в итоге помогает щенку вырасти.

Гав-гав-гав...

Сережа уже не “гавкал” так отчаянно и неловко, как после холотропа, но вот внутренняя экзальтация явно присутствовала и пост помог ее разглядеть лучше. Он начал прикладывать сознательные усилия, чтобы приглушить неожиданно возникшую у него сверхчувствительность или даже “отложить”, как мы откладываем ненужные сейчас очки. Волны синхронии выбросили на его берег цитату Руми: “Я видел людей без одежды. Я видел одежду, в которой не было людей.”. Это красиво звучало, было правдой и напоминало о невидимом пространстве вокруг, но когда первый восторг спадал, то оставался сухой практичный вопрос “Ну и что?”. Да, люди вокруг были на разных стадиях внутренней зрелости. Многие из них, несмотря на солидный биологический возраст и высокий социальный статус, бегали в детских скорлупках, но что из этого? Это и раньше было, в общем-то, ясно, пусть и не видно столь явно.

Если окружающая реальность, как говорит Кира и трансперсональные психологи, возникает в каждом наблюдающем ее уме, то какая тебе разница, в каких скорлупках кто ходит? У каждого свое кино.

В Сережином кино практическая польза от видения и чувствования  была пока сомнительной — никаких бытовых вопросов они не решали, а вот новых добавляли. Внутренние состояния других людей обрушивались на него потоком сигналов, с которыми Сережа обращаться не умел и быстро уставал. Всего через полчаса в торговом центре он чувствовал себя неважно — хотелось уйти или присесть в тихом кафе на мягкий диванчик. Кроме того, ни видение, ни чувствование не помогали понять причины молчания Киры или вспомнить забытое им содержание их гляделок.

Это только в детстве могло казаться, что умение знать мысли и чувства других тебе поможет, а на деле все оказывалось сложнее. Одно дело проживать такой уровень контакта с интересным и приятным тебе человеком, и совсем другое — с коллегами в офисе или людьми в супермаркете.

Он заметил, что обнаруженное им не так давно неприятное утреннее ощущение в животе, напоминающее холодную медузу, было связано с работой, а точнее — с необходимостью надевать деловое лицо и заводить внутри себя бизнес-пружину. Незаметный прежде личностный дресс-код теперь тяготил. В джинсах с толстовкой и кроссовках было удобнее и свободнее, чем в костюме и туфлях, а в шортах и майке удобнее, чем в джинсах.

Сережа чувствовал, что назревает разговор с Костей, но по-прежнему не знал, как его построить, и потому просто ждал, продолжая играть свою хорошо отточенную, но надоевшую роль. Вопреки его непростому состоянию Мандельвакс уверенно рос вместе с рынком. Статусная поддержка Вайме помогала легко подключать крупных клиентов, которые раньше могли месяцами капризно приглядываться и согласовывать договор. Конечно, быстрое расширение команды привнесло много новых операционных задач и снизило общую маржинальность, но все это было не критично.

Больше всего Сережу беспокоили все чаще возникающие у него вопросы относительно идейного фундамента компании. И даже не конкретно Мандельвакса, а бизнеса вообще. “Какая у нас мелодия? О чем поет Мандельвакс? — размышлял он, глядя на красивые графики растущих бизнес-показателей и вспоминая слова Киры. — Сделать продукт удобнее, привлечь больше клиентов, подсадить их вдолгую на подписную модель, минимизировать отток, снижать издержки. Как они шутили с Костей на старте, главной задачей было настроить такую воронку продаж, чтобы попав в нее, клиент не мог оттуда выбраться.

Шутки шутками, но что бы кто не писал в разделе “Наша миссия”, базовой целью любой коммерческой структуры было и остается извлечение прибыли. Предприниматель строит агрегат, чтобы опуская в него рубль, получать на выходе рубль с хвостиком. А когда агрегат наконец начинает работать, все дальнейшие усилия направлены на то, чтобы из хвостика вырастить хвостище. И наш Мандельвакс здесь не исключение. Конечно, мы создаем рабочие места и помогаем мелкой и средней рознице, но нужно ли тратить на это так много времени, как я трачу сейчас? Ведь этот забег никогда не закончится сам по себе, это уже ясно. Зачем эта непрерывная гонка? Как долго я собираюсь ее продолжать? Сколько мне нужно денег? Чего я, собственно, хочу?”

Размышления могли начинаться по-разному, но так или иначе они приходили к этому вопросу. Добираясь до него, Сережа вспоминал небольшую старинную виллу среди Тосканских холмов, где они останавливались с Майей. Это место поразило его уютом, тишиной и какой-то особой гармонией. Даже сейчас он улыбался, вспоминая уютный шорох гравия под колесами подъезжающего автомобиля, эффектно подсвеченную ночью старую кладку и горшки с цветами, стильные интерьеры, где предметы разных эпох встречались друг с другом и не спорили, а дружили. Колодец в центре внутреннего дворика, уютный ресторан с домашней кухней и широкие качели, на которых они с Майей лежали, глядя на звезды, светлячков и белые накидки тумана.

В один из вечеров хозяева виллы, харизматичная супружеская пара, предложили Сереже с Майей вместе поужинать. Сразу после первых бокалов Haiku Castello di Ama разговоры преодолели барьер погоды и местных достопримечательностей. Майя с Клаудией углубились в обсуждение искусства и особенностей реставрации старинной мебели, а Сережа стал расспрашивать Винченцо об их семейном бизнесе.

Тот рассказал, что идея открыть апарт-отель пришла ему еще в двадцать четыре, когда он продавал подержанные машины в Неаполе. Его вдохновил пример родителей его товарища, которые всю жизнь жили за городом и держали небольшой ресторан, куда вечерами приходили соседи и друзья, жившие неподалеку. Сначала они готовили все вдвоем с женой, а позднее наняли повара, который в итоге стал почти родным и поселился у них в маленьком домике. Меню было очень простым и почти никогда не менялось. В будние дни подавались только пиццы, салаты и закуски. С пятницы по воскресенье добавлялись морепродукты — их привозил один из соседей.

“Я сам не знаю, почему меня это зацепило, — улыбаясь рассказывал Винченцо. — Никто из моих друзей меня не понимал. Видеть одни и те же лица каждый вечер и раскатывать тесто для пиццы — скукотища. Но я был уверен, что мне не будет скучно”.

Путь к своей юношеской мечте занял у него 11 лет. За это время он сменил три города, поработав в гостиничном бизнесе и сфере коммерческой недвижимости. Он изучал азы и нюансы, подводные камни и скрытые ходы, обзаводился ценными контактами.

В тридцать два он встретил Клаудию, она тогда держала в Милане небольшую мастерскую по реставрации старинной мебели. В отличие от прошлых подружек, она сразу прониклась его идеей, стала активно обсуждать будущий проект и рассматривать вместе с ним потенциальные варианты. Через год она забеременела, а еще через год ему позвонил товарищ с прошлой работы и сообщил, что есть любопытный объект недалеко от Флоренции. Состояние так себе, но расположение очень хорошее.

Двухэтажная вилла была построена в 13 веке (Сережа дважды переспросил, думая, что ослышался) как одно из удаленных зданий местного монастыря. Постройка действительно была сильно разрушена и требовала серьезного восстановительного ремонта. “Но если ремонт — это шаг к твоей мечте, разве могут быть сомнения?” — усмехался Винченцо, открывая вторую бутылку красного.

Сделка состоялась, проектные эскизы и задумки стали постепенно обретать реальные формы, и спустя три года непрерывных работ вилла приняла первых посетителей. К моменту разговора отель работал уже 6 лет — за это время появились постоянные клиенты, бронирующие комнаты за год вперед, раскинулись виноградники и большой сад, Клаудия снова забеременела. Но особенно Винченцо радовался их ресторану, куда вскоре начали приезжать сельские соседи и публика из Флоренции — до города было двадцать минут на машине. “На старте, конечно, встречались сложности, но ничего кардинального. Такие дела”, — закончил он, наполняя в очередной раз их бокалы.

Сережа был сильно впечатлен услышанным, хотя, возможно, дело было в вине, свежем вечернем воздухе и отпускном настроении.

— То есть все получилось, как вы хотели и даже лучше? — спросил он, намазывая нежнейший сыр на ароматную корочку хлеба.

— Да.

— Классный кейс. И чего думаешь дальше?

— А что дальше? — не понял Винченцо.

— Как будете растить бизнес? — пояснил Сережа. — Если вам так нравится эта тема с отелями и рестораном, то можно, например, было бы купить второй объект, или продавать франшизу, или осуществлять консалтинг для тех, кто тоже хочет открыть такой отель.

Винченцо посмотрел на него с легкой тоской.

— Похоже, ты тоже не понимаешь. Ты говоришь, как бизнесмен, а моя история не про бизнес. Она о том, что нам нравится жить на своей земле и принимать гостей. Мне повезло это рано понять и встретить женщину, которой это тоже нравится.

— Да-да, я понимаю, — пытался оправдаться Сережа. — Но когда ты наконец получаешь, что хотел, то хочешь что-то еще. Что-то новое, чего у тебя еще не было. Разве нет?

Винченцо помолчал, а потом в его глазах промелькнул огонек, и он слегка наклонился вперед.

— А ее ты уже получил или пока в процессе? — спросил он показав взглядом на Майю.

— Это другое, — нахмурился Сережа. — Неужели ты не понимаешь, о чем я?

— Я понимаю, что если я чего-то хотел, а получив, захотел другого, то значит, я не хотел этого по-настоящему. Я думал, что хочу, я убедил себя в этом, но на самом деле не хотел.

И вот сейчас, два с лишним года спустя, Майя живет и учится во Флоренции, общается с Клаудией и Винченцо, а он продолжает подкидывать уголь в топку своего бизнес-паровоза, прицепляя к нему все новые вагоны. Быстрее, больше, дороже, надежнее, удобнее, лучше.

Глядя на вопрос “Чего я хочу?”, он понимал, что ответа у него нет. Он не знал чего хочет. Ни тогда, в Тоскане, ни сейчас.

От истории Винченцо в голове возникло несколько голосов, с которыми он поочередно соединялся, пытаясь понять, кто из них ему ближе, но ни один не удовлетворял полностью. Он пробовал перебирать ответы, которые когда-то его вдохновляли, но тоже забраковывал их один за одним. А может, вместо конкретной мечты стоило искать состояние умеренности, достаточности и равновесия, как делают шведы со своим Lagom? Почитав несколько статей о шведской концепции, Сережа почувствовал себя в ЗОЖ-кафе. Все красиво и вроде бы полезно, но совершенно не вкусно.

В результате оставалось “Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что”. Сережа даже полез читать одноименную сказку. Канонический мономиф в основе и недоступная в детстве метафоричность сюжета его удивили, но волшебная Мария так явно напоминала Киру, что он с досадой забросил сказку, не дочитав до конца.

Ему, правда, казалось, что внутренний наблюдатель обрел большую стабильность в течение дня. Он ни во что не вмешивался, ничего не говорил, а просто безмолвно свидетельствовал все происходящее. Это явственно ощутимое присутствие не складывалось в конкретный развернутый ответ, но транслировало спокойную уверенность. Сережа относился к этому так, словно какая-то его мудрая часть заботливо присматривает за ним и заговорит когда понадобится. Благодаря ней ему, в частности, удалось заметить некоторые поведенческие шаблоны, в которые он привычно вписывал собеседников. Среди них были, например, такие: умник, достигатор, малыш, раздолбай, зануда, крутой, лузер, тупой, гопник, блатной. Как только он приклеивал собеседнику подобный ярлык, возможность искренней встречи резко снижалась. Все проявления человека начинали восприниматься через призму наклеенного на него поведенческого шаблона, причем Сережиного, ведь наклеил его он. “Если я определил собеседника в категорию “раздолбай”, я во всех его репликах и поступках подсвечиваю раздолбайство. Ну и о какой настоящей встрече мы тут говорим?” — с грустью размышлял Сережа.

В попытке слезть с этих автоматических рельсов и сделать общение более интересным, живым и эффективным он нашел два действенных метода.

Во-первых, как только наблюдатель просыпался (пока он спал, любые методы были бесполезны) и отмечал, что здоровая спонтанность утеряна, а слова собеседника кажутся странными, обидными или вовсе идиотскими, Сережа представлял, что все их произносит кто-то другой. Кто-то, к кому он относился нейтрально или даже строго положительно, как, например, к Михаилу. Этот незамысловатый прием позволял быстро обнаружить наличие и силу искажений, которые давал наложенный шаблон.

Во-вторых, выражаясь инженерным языком, он стал отслеживать статус своих отправленных информационных пакетов. Попросту говоря, внимательнее наблюдать, как его мимика, жесты и слова воспринимаются собеседником. И вот здесь его новая чувствительность наконец пригодилась.

“Когда мы отправляем сообщение в мессенджере, — рассуждал Сережа, — мы видим, было ли оно отправлено, доставлено и прочитано. Аналогично можно отслеживать доставку и распаковку своих вербальных и невербальных сигналов.”
Если он замечал, что его сообщения неинтересны, непонятны, идут слишком плотно, перегружая входной канал собеседника, или вовсе теряются по дороге, он соответствующим образом корректировал подачу. Снижал темп, повторял последнюю мысль, рассказывал ее под другим углом, приводил пример, менял тему или сворачивал коммуникацию вообще.

Секретного ноу-хау здесь не было — очевидно, что все хорошие спикеры и преподаватели делали это интуитивно или специально учились. Но благодаря своей чувствительности Сережа мог делать это очень тонко и заблаговременно, различая микро-сигналы, которых люди сами пока не видели. Условно говоря, он знал, что идет грозовая туча, когда ее еще не было даже на горизонте, и это упреждение давало ему широкое пространство для любых маневров.

Главным маркером было качество внимания собеседника или аудитории — его плотность, фокус и стабильность. Сережа знал, что существуют разделы психологии, подробно изучающие невербальную коммуникацию — микродвижения глаз и лицевых мышц, интонации, жесты, позы. Но изучать этот алфавит в его случае не было никакого смысла. Подобные сигналы тела были физическим выражением внутреннего состояния собеседника, а это состояние Сережа теперь мог считывать своим специально предназначенным “радаром”.

Он с улыбкой вспоминал свои неуклюжие попытки рассказать коллегам о холотропном семинаре или своих жизненных открытиях, когда он встречал подозрительное недоумение или раздражение. Сейчас ему было гораздо яснее, кому, когда, что и как стоит говорить, как на деловой встрече, так и возле кулера в офисе. Он перестал ломиться в закрытые двери, пытаясь донести какое-либо сообщение тем, кто по каким-то причинам не хотел или не мог его слушать.

Кроме того, он почти полностью перестал появляться в социальных сетях. Их ленты представляли бесконечную витрину чужих привычек, читать которые было утомительно. Большинство инстаграмных постов выглядели фальшиво сладкими — люди маскировали боль, изображая радость и пытаясь убедить себя в собственном счастье. В фейсбуке был также представлен лагерь недовольных — работой, здоровьем, подъездом, соседом, школой, городом, страной, погодой и вообще людьми. Они готовы были ругать кого угодно и что угодно, лишь бы не смотреть в зеркало дольше пары секунд.

Каждый стремился отличиться, чтобы выглядеть не таким, как все, не замечая, что именно самое это стремление и делало его одним из всех. Люди в обоих лагерях пытались казаться кем-то, кем они не были, озвучивая одного из внутренних персонажей, с которым они давно и незаметно слились.

Сережа почувствовал, что читать это не только утомительно, но и вредно для него. Чужие попытки выделиться и привлечь внимание были заразны, как чесотка, только цеплялись они не к телу, а к личности. Полистал несколько минут ленту и начинаешь сам “почесываться”. Просто быть, как предлагал Михаил, становилось уже недостаточно. Хотелось быть кем-то, каким-то и для чего-то. Просторная комната становилась тесной тюремной камерой, и тиски дукхи начинали давить.

По схожим причинам он стал аккуратнее выбирать, что в себя загружать — смотреть, читать и слушать. Жесткая драма могла пригодиться, если требовалось почистить струны души от эмоциональной плесени. Но когда инструмент был уже настроен, елозить по нему наждачкой смысла не было.

Сегодня вечером он собирался зажарить дораду на гриле, пересмотреть “Сцены из супружеской жизни”, поразмышлять о Lagom, но план споткнулся уже на первом пункте…

Дальше >