Машина, которую ему дал Дима, и правда была редкой. Триста лошадиных сил, полный привод, коричневый кожаный салон, сиденья с подколенной поддержкой и боковыми упорами, подогрев руля, навигация, громкая связь, ТВ-модуль, акустика “harman kardon” и многочисленные приятные мелочи, продуманные с баварской педантичностью.
— Хороша красотка, — сказал Сережа, вылезая с водительского кресла.
— Ну что — берешь или может, Фиат пригнать? — насмешливо спросил Дима.
— Беру. Спасибо за такой подгон. — Очень круто.
— Ну вот, — засмеялся Дима. — Кажется, я все-таки дождался благодарности. Кстати, я сначала тоже думал, что это “девочка” — красивая и модная. А как проехал, то понял, что это пацан или даже мужик. Так что ты с ним не нежничай. Все — у меня сейчас встреча тут рядом. Доброй дороги!
Они попрощались, и когда высокая фигура Димы под ярко красным зонтом растаяла в пешеходном потоке, Сережа забрался внутрь и закрыл дверь. Отрегулировав зеркала и кресло, он подключил телефон к стереосистеме, ввел координаты и похлопал ладонью по панели: “Ну здравствуй. Поехали знакомиться”.
Оценить ходовые качества такой машины в городе было сложно. Светофоры, трафик, камеры и ямы не располагали к активной езде, так что Сережа рассматривал утренний Питер с его просыпающимися обитателями. Моросящий дождик вскоре стих, свинцовые низкие тучи понемногу светлели, и казалось, что природа таким образом поддерживает его поездку. Глядя на вывески и прохожих, он в очередной раз пытался себе ответить, чем же отличается Питер от Москвы. Этот вопрос сам собой вставал при каждом визите, и каждый раз Сережа отставлял его, признавая, что ответ не умещается в слова. Люди в среднем держались проще, менее формально, и потому, несмотря на климат, Питер казался ему теплее и душевнее столицы. Вот и сейчас, глядя на лица людей, постепенно заполняющих улицы, Сереже казалось, что выбор между “быть” и “казаться” они здесь чаще делают в пользу первого. “Это Питер, детка”, — сказал он своему отражению в зеркале заднего вида и улыбнулся.
Когда город и пригород остались позади, дорога устремилась точно на север. Еще километров через сто машин стало совсем мало — иногда он ехал без попутчиков по десять-пятнадцать минут. Машина катилась легко и устойчиво, будто по рельсам, чутко реагируя на малейшие движения руля и педалей. Сережа понял, что соскучился по автопутешествиям. Было бы здорово взять Киру и поехать с ней вот так куда-нибудь далеко. Без планов и расписаний, просто катиться, болтать, слушать музыку и аудиокниги. Останавливаться в красивых природных местах, гулять, отдыхать и ехать дальше. Ночевать иногда в кемпингах, а иногда в отелях. Встречать других путешественников и обмениваться с ними дорожными историями. Не заглядывать в таск-трекеры, почту, и рабочие мессенджеры. Только он, любимая женщина, приятная машина и дорога. А когда этот трип надоест, то развернуться и поехать назад.
Погрузившись в мечтательные размышления, он несколько раз разогнался до двухсот километров в час. Машина и дорога вполне позволяли такую скорость, но внимание при этом сужалось до ширины трассы, а Сереже хотелось впитывать пейзажи и деревушки, которые проносились по бокам. В итоге он включил круиз-контроль, выставил 125 км/час, убрал ногу с педали и открыл окно с пассажирской стороны, слушая, как шумит залетающий свежий ветер. Утренние тучи уже превратились в отдельные облака, сквозь просветы между ними вовсю улыбалось солнце, и казалось удивительным, что пасмурное дождливое утро было всего пару часов назад.
Питаемое любопытством внимание выхватывало различные объекты за окном, и Сережа заметил, что внутри него завелся некто, пытающийся деловито классифицировать возникающие при этом эмоциональные состояния в терминах японских эстетических направлений. Ваби, саби, аваре и юген хаотично сменяли друг друга, но по очкам все-таки побеждал юген.
Отчего-то ему вспомнился кот. Первые два дня после его ухода волна грусти и жалости накрывала с головой, не оставляя никаких возможностей, кроме горевания. Но сейчас эта волна была совсем тихой и далекой, как будто все прошлые месяцы с котом отодвинулись на периферию или вообще приснились. Схожим образом в памяти отодвигается отпуск. Ты помнишь, что он был, но чернила и краски, которыми записаны воспоминания, постепенно блекнут по сравнению со свежими записями, которые добавляются каждый день. Да, мироздание увело кота, но ведь изначально оно же его и привело.
Сережа почувствовал, что нащупал верную ниточку. Действительно — он воспринимал появление кота, как нечто если не должное, то вполне обыденное, но ведь оно таким не было. За тридцать лет его жизни такое случилось впервые. Сережа шумно вздохнул, с удивлением наблюдая, как теплый шар быстро раздулся в груди, заставил его вздохнуть еще глубже, а затем шумно, почти со стоном выдохнуть, ощутив, как внутри разливается теплая благодарность. Она заполняла пустоту, оставшуюся после кота, и в первый раз после его ухода выступившие на глазах слезы были наполнены не горем и тоской, а светлой грустью.
Этот интенсивный спонтанно развернувшийся процесс погрузил Сережу в слегка отрешенное оцепенение, так что он не заметил, как въехал в город и даже миновал на автомате несколько перекрестков. Рефлексы вернули его в действительность, когда до пешеходного перехода оставалось несколько метров и времени на размышления уже не было. Сжавшись в кресле, он вдавил тормоз в пол и под визг покрышек и стрекот АБС выехал передними колесами на зебру, полную людей.
На короткое мгновение реальность замерла, заполнив этот стоп-кадр сиюминутными состояниями водителя и пешеходов — испуг, удивление, растерянность, злость. Никто из людей на переходе не пострадал, но возникший шок быстро сменился коллективным гневом, который крепким и мозолистым рабочим кулаком устремился к “обнаглевшему питерскому наркоману”. Раздались громкие возгласы, люди окружили машину, кто-то забарабанил руками по крыше, женщина с тележкой на колесиках что-то кричала и крутила пальцем у виска, а девушка в спортивном костюме снимала видео. Сережа несколько раз моргнул. Происходящее за окном казалось ненастоящим, как кино — контекст сменился слишком быстро, новая реальность уже требовала от него действий, а он еще выплывал из старой.
— Вы посмотрите на него. Сидит и не выходит. Даже головы не повернет, будто не ему говорят. Хамло.
— Да он наркоман. Что с ним говорить. Зовите милицию.
Сережа посмотрел в зеркало — от большой компании, стоявшей на тротуаре метрах в пятидесяти, отделились двое крепких мужиков в спортивных костюмах и решительно направились к переходу.
Рассчитывать на милость суда Линча явно не стоило, и первое чувство вины от собственной оплошности сменилось страхом и злостью. Дорога была узкая, по одной полосе в каждую сторону. Сзади уже подкатился дряхлый ПАЗик, а впереди, сразу за переходом, начинался хвост машин, который тянулся до ближайшего светофора. Мужики были совсем рядом, и дожидаться их Сережа не собирался. Он включил передачу и крутанул руль.
— Уходит! Держите его! — закричала женщина с тележкой.
Люди заволновались сильнее, но стоящие спереди слегка отодвинулись, и тогда Сережа вдавил центр руля. Сигнал у Димы стоял особый, громче и ниже стандартного — Сережа уже убедился в этом, когда выезжал из города. От резкого звука люди рефлекторно отскочили, и он нажал на газ. Машина на долю секунды присела, а затем сквозь пинки и удары прыгнула на встречку и понеслась к перекрестку. Заметив в зеркале, что один из мужиков чем-то замахнулся, Сережа вдавил газ до конца. В заднее стекло что-то тихонько ударило, но оно выдержало. Моргая дальним светом, чтобы никто не сунулся ему навстречу, Сережа подлетал к перекрестку, прикидывая, во сколько могут обойтись наезд на пешеходный переход, встречка и… красный. Зажав сигнал, он пролетел светофор на красный свет и вернулся в свою полосу, дорога впереди была свободна. Сереже казалось, что вот-вот завоюют сирены и со всех сторон к нему устремятся полицейские машины. От этих мыслей хотелось вжаться в кресло и стать невидимым. Лишь выехав из Приозерска и проехав еще километров пятнадцать, он свернул на грунтовку и встал за густыми елками так, чтобы его не было видно с дороги.
Он вышел и осмотрел машину. Удивительным образом с ней все было в порядке. На седой от дорожной пыли поверхности остались многочисленные отпечатки ладоней, коленей и подошв, но удары хоть и звучали внутри громко, на деле были слабые, видимо бить сильно люди побаивались. Хотя мужики, от расправы которых его спасли несколько секунд, бояться бы скорее всего не стали.
Сережа вспомнил инцидент под мостом, где на помощь ему пришел Николай, и неожиданно провалился в острую жалость к себе.
“Николай бы, наверное, не струсил, — думал он. — Вышел бы, извинился, а жлобов этих уложил бы там на месте, если полезли бы драться. Да кто они такие вообще? Что я — преступник какой? Убил кого-то, поранил? Да я сам испугался не меньше них. А они прям взбесились, стучат, орут. Что я им скажу? Они же меня даже слушать не будут. И ведь ничего не знают обо мне, а уже целую историю придумали и распаляют себя и друг друга. Хотят крови, возмездия. Думают, что вершат правосудие, учат хама жизни…”
Руки и ноги подрагивали от адреналина, хотелось кричать и двигаться. Он несколько раз резко присел и снова залез в машину.
Ведь ничего не слышат, каждый свое орет, чтобы боль выпустить. Как же у них болит, если их так крючит? И чего, спрашивается, они по переходу ходят так расслабленно? Сережа почувствовал, что начинает заводиться. Это хоть и переход, а все-таки проезжая часть. Как будто нарочно замедляют шаг и не смотрят на машины.
А вдруг они в розыск подали? Номер у них наверняка остался. Как я завтра возвращаться буду через город? Надо посмотреть объезды какие-нибудь. Или позвонить Диме. Ну да ладно, что это я в самом деле? Завтра разберемся, а сейчас можно порадоваться. Почему не получается порадоваться? Ведь не получается, да? Не получается… А что, собственно случилось? Виноват? Виноват. Не уследил, создал угрозу, людей напугал. Раскаялся? Раскаялся. А дальше что? А дальше испугался толпы и убежал. И что? А то, что не узнали они, какой я добрый и замечательный на самом деле, что никому из них не хотел плохого, сам перепугался и рад, что никто не пострадал. Ну и что? Да не знаю я что. Преступление и наказание какое-то, Достоевский недоделанный. Ну Достоевский, и что? — Да ничто!!! — заорал он во весь голос и замолчал. Резкий выкрик придал сил, и он с наслаждением еще несколько раз крикнул, напрягая связки до хрипоты “ничто!”, “ничто!”, “ничто!”
Снова захотелось двигаться. Он вылез из машины и, подняв руки, побежал на месте. Затем стал отжиматься, а потом приседать. Повалившись без сил в кресло, он несколько раз звонко хлопнул себя по щекам. Куда его несет? Зачем он едет непонятно куда? Чего он хочет? У него же все в порядке… Уж точно лучше, чем у этих на переходе. Или нет?
Сережа положил лоб на руль, закрыл глаза и застонал.“У тебя стресс и ты его не вывозишь”, — сказал он сам себе голосом Лехи. Какое-то время он сидел так, уперевшись головой в руль, а потом его вернул звук пришедшего сообщения.
— Как там северный край? — интересовалась Кира.
Кира… Она была где-то там, в доме своих родителей, где он никогда не бывал. Она думала про него. “Кажется, эта история с котом сделала меня слишком чувствительным, — подумал он. — Или это Кира сделала меня чувствительным, и потому ко мне пришел кот. Или даже не Кира, а холотропное дыхание. Или медитация? А может все вообще просто происходит само, как говорит художник, а он своими действиями только мешает?
Кира спрашивает про северный край. Что ей ответить? Ау, северный край, как ты тут? А сам-то я как, а?”
Сережа сел в кресле ровно, ослабил ремень, нащупал вниманием дыхание и очень медленно огляделся. Он поворачивал голову так медленно, как только мог, словно это была камера старого европейского арт-хаусного кино с долгими черно-белыми кадрами. Справа стоял светлый сосновый лес. Высокие корабельные сосны слегка покачивали на ветру верхушками и шумели. Слева три крупные ели надежно прятали его от дороги, разматывающейся вперед серой лентой.
Простой Кирин вопрос помог ему выдернуть себя из прилипших переживаний и посмотреть на то, что происходит непосредственно сейчас. И в этом “сейчас” все было в порядке. Шестеренки мира ровно крутились и никаких действий от Сережи не требовали. Он шел по делам, поскользнулся, упал, поднялся и отряхнулся. Можно двигаться дальше. Это показалось таким простым и очевидным, что недавнее дорожное происшествие вдруг увиделось несерьезным и даже забавным. Сережа вспомнил лица пешеходов и рассмеялся.
Сфотографировав край леса с уходящей вдаль пустой дорогой, он отправил снимок Кире.
— Karelia — one love, — ответила она. — Как настроение?
Сережа задумался. Хотелось рассказать коротко и честно. Не уходить в напускную браваду, не свалиться снова в жалость к себе и высокомерие.
— Переменчиво, — написал он в итоге. — Волнами.
— Выходит ты “волнуешься” :) — ответила Кира.
Следом она прислала ссылку на плейлист.
Голос исполнительницы Сережа узнал сразу — это она шептала ему волшебные непонятные слова на пустынном пляже под звуки гальки и морских волн, куда его отправил Учитель Киры. Сама песня была другой, но смутно знакомой — видимо, он слышал ее в тот же вечер. Это размытое узнавание создавало ощущение, будто ты едешь по вроде бы незнакомой дороге, но за мгновение до поворота вдруг вспоминаешь, что будет за ним. В этой песне женщина пела на английском, и Сережа вслушался в слова.
> …
> you've got the stars to guide you
> the moon at your brow
> you're the child of the ocean
> the tide is rising now
> keep the fire burning all night long
> keep your words wet with truth
> let the rhythm of the ancients keep the beat for you
> these steps are your own but we're right here for you
> let your vision be strong
> trust what you see
> let your journey go deep as the ocean
> deep as the ocean
> deep as the ocean…
“Космическая мать” была здесь, совсем рядом, как и всегда прежде. Это было очевидно и одновременно невероятно. Он плакал и смеялся, вспоминая, сколько раз он просил у Киры прислать игравшие той ночью треки. Она проигнорировала его запросы, и сейчас он понял почему — чтобы выдавать их по чуть-чуть, когда они могут реально помочь. В первичной экзальтации они бы просто приятно пощекотали его восприятие и продлили сказочный шлейф. Но сейчас они работали как лекарство. Кира все это видела и знала уже тогда.
В памяти всплыл сеанс у Дзико — Сережа вспомнил, как она нажимала на его теле точки, как музыкант, знакомящийся с новым инструментом. Она проверяла, как звучат его ноты, и похожим образом жизнь сейчас тоже на нем играла, катая на крутых горках различных эмоциональных состояний. “Ей-богу, как псих”, — рассмеялся он, вспоминая слова Алисы.
В ответ на его сердечко и сложенные в намасте ладони Кира прислала короткое селфи-видео. Вероятно, большинство людей решили бы, что она несколько секунд молча смотрит в камеру. Но Сережа видел, что она смотрит не просто в камеру, а в него, и открывает при этом свою дверь, чтобы он мог заглянуть к ней. Второй раз за эти сутки он мысленно ее поблагодарил и запустил двигатель — пора было двигаться дальше. Выруливая на трассу, он похлопал по приборной панели: “Ну что, старина, досталось тебе тумаков? Зазевался я, прости”.
Спустя полчаса навигатор увел его с трассы на перпендикулярную узкую дорогу. Асфальт был изрезан широкими трещинами с острыми краями, а через километр закончился совсем, дальше шла обычная грунтовка. До присланной Санчезом точки оставалось десять километров. Сережа хотел уточнить у того, правильно ли он едет, но оказалось, что связи здесь нет. Видимо, она пропала недавно, потому что закешированная музыка еще играла. Он приподнял спинку кресла, чтобы лучше чувствовать передний край машины, и медленно покатился вперед, иногда легонько чиркая днищем землю на особо глубоких ямах.
Через восемь километров, когда он уже начал волноваться, что едет непонятно куда, на дороге показалась ржавая белая “Нива”. Мужичок пенсионного возраста, похожий на грибника, грузил в багажник два закрытых тряпками ведра и большой брезентовый рюкзак.
Сережа притормозил и до конца опустил стекло.
— Здравствуйте. А я до причала здесь доеду?
— Смотря какого? — мужичок кряхтя утрамбовывал рюкзак, чтобы закрыть.
— Мне сказали, что через два-три километра должен быть причал лодочный.
Мужчина повернулся и вытер рукой лоб.
— Знал я тут причал один, но давно. Мне лет было как тебе. От него сейчас уже ничего не осталось.
— А других нет?
— Поблизости нет. Или возвращаться, или дальше по этой грунтовке ехать. Приедешь в деревню, там покажут.
— Далеко?
— Двенадцать верст.
“Интересно, он так километры называет или это настоящие версты?”, — подумал Сережа. Уточнять он не стал, такой причал под описание в любом случае не подходил. Слишком далеко и в деревне.
Он поблагодарил грибника и, крадучись, двинулся дальше. Даже покрывшись слоем дорожной пыли, красное купе на грунтовке среди карельского леса выглядело залетной инопланетной капсулой из далекого будущего. “Надеюсь, у Димы запаска есть. Или тут runflat? А вдруг Дима его поменял на обычные покрышки? Многие так делают. Может выйти посмотреть? Да какая разница. Эх, надо было спросить деда, есть ли там связь впереди”.
Через два с небольшим километра навигатор сообщил, что пора сворачивать — до цели оставалось меньше двухсот метров налево, но по факту там был только небольшой вырубленный “карман”. Конечно, в нем можно было припарковаться, но надолго оставлять здесь машину не хотелось, и кроме того — было совершенно неясно, куда потом идти. Не в лес же ломиться?
Связи по-прежнему не было, но когда Сережа перечитывал переписку с Санчезом, он обнаружил, что сообщение с координатами причала отредактировано — в нем оказалась приписка — “Проезд за валежником. Вернуть как было”.
Сережа вышел и огляделся. По центру кармана лежало три небольших поваленных дерева. Он попытался сдвинуть одно, и оно поддалось неожиданно легко. Деревья были развесистыми, но небольшими и легкими — за ними обнаружился проезд в лес, и, судя при характерно примятой траве, здесь недавно проезжала машина.
“Квест какой-то”, — бормотал Сережа, заехав в секретный проезд и возвращая деревья на место. Все это напомнило ему какое-то шоу, где героя снимают скрытой камерой. Он снова огляделся, а потом замер и прислушался, но не услышал ничего кроме тишины. Такой гулкой, что становилось не по себе.
Забравшись в машину он двинулся по автомобильным следам и через сто пятьдесят метров выехал к небольшому деревянному причалу с аккуратной полянкой, на которой стоял черный Subaru Forester без номеров. Сережа запарковался рядом и вышел. И причал, и полянка были скрыты выдающимися с берега и нависающими над водой ветвями, поэтому самого озера Сережа не видел, так же, как с воды была не видна полянка и причал. Ломиться на лодке в эти заросли просто не пришло бы в голову. Для этого нужно было знать, что за ними что-то есть.
Судя по доскам разной свежести, причал был построен давно и периодически ремонтировался. Рядом находился наскоро сколоченный навес с тремя стенами из фанеры, под которым стояли стол и две скамейки. Вместо четвертой стены с крыши свисала толстая полиэтиленовая пленка, намотанная на штангу, так, что ее можно было поднимать и опускать.
До назначенного времени оставалось полчаса, сидеть на улице было прохладно, и Сережа залез в машину. Без связи выбор доступных треков был невелик. Он немного полистал его, а потом отложил, решив просто подремать, но заснуть он не успел. Вдалеке послышался звук лодочного мотора, который быстро приближался.
Вместе со звуком вернулось волнение. Сережа ругал себя, что не оставил Диме координаты причала и не рассказал, куда едет. То, что казалось раньше уверенностью, сейчас выглядело безрассудством и недальновидностью.
Звук мотора стал тише, видимо, водитель выключил тягу, и в следующее мгновение из-под ветвей тихо вынырнул острый нос небольшого речного катера. Он скользнул к причалу и, покачиваясь, замер. Из кабины высунулся человек в кепке и помахал ему рукой. Он сделал это очень естественно и уверенно, как будто знал, что Сережа его видит, хотя вряд ли салон машины просматривался на этом расстоянии под таким углом. Сережа взял рюкзак и пошел к причалу.
Лет сорока, среднего роста, атлетического телосложения, лодочник был в коричневых походных штанах с боковыми карманами, черном свитере и темно-синей ветровке.
— Добрейшего дня, — сказал лодочник. — Забирайся.
— Санчез? — спросил Сережа, чувствуя, что вопрос излишний.
— Так точно.
Сережа забрался в кабину и устроился на кресле.
— Здорово, что ты пораньше приплыл, а то телефон не ловит — не сообщить.
— Там под навесом камеры висят. Я тебя увидел и приплыл.
— Камеры? — удивился Сережа. — А как же они передают без связи?
— Это внизу нет, а модем высоко на сосне висит, там ловит.
— А питание?
Вместо ответа Санчез ловко развернул катер с помощью весла и завел мотор.
Пройдя под ветвями, они вышли на открытое пространство. Впереди, слева и справа от них, простиралась ровная как зеркало поверхность озера. Две большие птицы испуганно вспорхнули с воды и с недовольным криком поднялись в воздух. Санчез передвинул рычаг, и катер с веселым ревом полетел вперед, рассекая зеркальную гладь и оставляя после себя белый пенящийся след. После лесного сумрака здесь было так светло, что Сережа зажмурился. А когда его глаза привыкли к свету и перестали щуриться, он вдруг понял, что все это время он улыбается. Широко, восторженно и беззаботно, как в далеком детстве, когда катался в парке аттракционов на большой карусели.
Дальше >