Они вышли на площадь около Главного Здания. Круглые бетонные клумбы ровными рядами покрывали ее, делая ее похожей на игровое поле с фишками. Было тихо и безлюдно.
— Всегда нравилось это здание, — сказала Кира, выходя на середину площади. — Удивительная легкость и стройность для такого гигантского размера. Школьниками мы иногда ездили в Москву в театр или музей. Когда мы проезжали мимо МГУ, учительница любила повторять, что здесь учатся самые умные дети, и оболтусам вроде нас это точно не светит. Я смотрела на это здание, и оно казалось мне космическим кораблем, доставляющим своих пассажиров в далекие удивительные миры. Космический корабль знаний — волшебный и недосягаемый для меня.
Кира закинула голову, широко раскинула руки и глубоко вдохнула. Стоя рядом с ней, Сережа ощутил знакомый ветерок на лице. На несколько мгновений он увидел это величественное здание совсем не так, как привык. Он смотрел на него глазами провинциальной школьницы, завороженно припавшей к окну экскурсионного автобуса.
Несколько мгновений он проживал эту смесь сказочного очарования, восхищения, зависти и грусти, а потом сказочный корабль знания снова превратился в знакомое ГЗ, куда он ходил в столовку, бассейн, библиотеку и гимнастический зал.
— Здравствуй, Alma mater, — тихо сказал он и опустил голову.
Они повернули назад, вышли на другую сторону аллеи и пошли к смотровой.
— Я не понял, она вас так мотивировать пыталась или на самом деле считала, что у вас нет шансов? Кто-нибудь из класса сюда поступил?
— Я думаю, она действительно так думала. И у нее были основания. У меня в последнем классе на уме были только мальчики и деньги. Из трех наших выпускных классов документы в МГУ подали трое и двое поступили. Один из них через год уехал в Америку, а другой на третьем курсе выбросился из окна весной.
— Мда… Здесь такое случается, это правда, хотя говорят об этом редко. Сессия, несчастная любовь, долги, наркотики. Я всегда удивляюсь, когда слышу, что кто-то считает студенчество своим самым счастливым временем. Наверное, таким людям очень тяжело живется сейчас.
— Возможно, они все еще находятся под действия приворотного зелья, которое им налили в уши в детстве, как мне.
— У тебя дочка поэтому здесь учится?
— Надеюсь, что не поэтому, — усмехнулась Кира. — Хотя время покажет. Чтобы протрезветь от детских наваждений, мне потребовалось много лет. Я училась слышать свою мелодию и следовать за ней. Чем точнее я это делала, тем благоприятнее складывались житейские дела. Люди ощущали результат от моих семинаров и индивидуальной работы, рассказывали друзьям. А когда ко мне стали обращаться влиятельные чины и олигархи, я, наконец, перестала доказывать себе свое право на счастье и стала просто жить. Вместо того, чтобы ругать себя, что не знаю английского, познакомилась с преподавателем из Британии и через год уже неплохо говорила. А вот подтянуть русский оказалось сложнее. Я попробовала несколько репетиторов, но прогресса почти не было. Отчаявшись после третьего репетитора, я сообразила попросить поддержки сверху. Учителя подправили некоторые настройки внимания и сказали больше читать. Я всегда читала сравнительно много, но если раньше это никак не помогало грамотности, то спустя полгода я писала диктанты без серьезных ошибок. Я поняла, что то _Знание_, к которому меня допускают Учителя, больше любых книг. Оно существуют вне времени и никому не принадлежат, как Солнце или Луна. Оно просто существует и некоторым людям удается к нему прикоснуться. Знание абсолютно, но каждый, кто к нему прикасается, уносит с собой только крохотную его часть, ограниченную своим уровнем мышления, культурой, языком и внутренним запросом. Если почитать дневники и мемуары ученых, то обнаружится, что у многих из них случаются откровения, для которых нет явных рациональных объяснений.
— Прямо ноосфера какая-то.
— Да, что-то вроде. Вернадский не первый, кто это заметил и попытался объяснить. Китайцы и индусы знали это давно.
Так или иначе, я протрезвела, и пелена очарования волшебным университетским кораблем спала. Я никогда не рассказывала дочке историй про элитарность этого места и избранность его студентов. Мне не хотелось завышать важность этого места, потому что восхищение ослепляет и ослабляет волю — я знала это по себе. При этом я хотела, чтобы она, в отличие от меня, все-таки закончила институт, поэтому мы с ней вместе смотрели ролики про разные заведения, ездили на дни открытых дверей. А в конце девятого класса она пришла ко мне и сказала, что хочет в МГУ. Я так и не поняла — это я подсознательно передала свой незакрытый гештальт или ей это здание понравилось, — подытожила Кира.
— Сложно поступить было?
— Я бы не сказала. Деньги у меня уже были, так что я наняла хороших репетиторов, и за два года они ее подтянули по нужным предметам. Хотя в дни вступительных экзаменов я конечно, поволновалась.
— Все-таки ваш род пробрался на корабль.
— Ага. Через год уже прилетит. Я за нее очень рада. Но еще больше я буду радоваться, когда она начнет вылупляться.
Сережа кивнул на полустертые следы покрышек на асфальте, похожие на большие восьмерки.
— Здесь раньше по ночам дрифтили регулярно, пока тумбы не поставили. Мы с друзьями смотрели из общежитий, — он показал на испещренную окнами стену.
— Я знаю. Встречалась с одним гонщиком, он меня сюда привозил, чтобы я посмотрела, как он умеет резину стирать.
— А ты дочку как-то специально тормошишь? Подсовываешь книжки какие-нибудь про саморазвитие? Техники?
— Никак не тормошу и книжек не подсовываю. Даже самый лучший ответ пролетит мимо, если нет вопроса. Поэтому я жду, когда у нее созреют вопросы. Когда в ней проснется духовная жажда. Подсказки всегда рядом, но протянуть руку к ним нужно самому. Без своих вопросов этого не сделать. Помнишь фреску Микеланджело, где Бог протягивает руку с вытянутым пальцем Адаму?
— Помню, — ответил Сережа. — Я даже ее вживую видел, — добавил он небрежно и тут же прикусил язык. — Кажется, я опять хвастаюсь, да?
Кира похлопала она его по плечу и улыбнулась.
— Возьми с полки пирожок. Про фреску будешь слушать?
— Да. Что там?
— Палец Бога на фреске вытянут, а у Адама он слегка согнут. Бог всегда рядом и готов помочь, но для этого Адаму нужно распрямить свой палец. Самому. В этом заключается выражение свободной воли человека.
Сережа подумал, что он привык сворачивать дискуссию или менять тему, если собеседник начинал всерьез использовать слово “Бог”. Но этот разговор прекращать ему не хотелось.
— Тяга к духовным знаниям, — продолжила Кира, — это, возможно, самое главное, что может случиться с человеком при жизни. Без нее не сработают никакие книги или практики. Многие мастера считают, что главное, о чем стоит попросить, отправляясь в очередное воплощение, — чтобы духовная тяга проснулась как можно раньше.
Уже перед самой смотровой слева раздался визг покрышек, и около тротуара остановился кремовый “гелендеваген” с огромными колесами. Сквозь открытые передние окна было видно двух молодых парней. Несмотря на поздний час, оба были в темных очках. Тот, что за рулем, вылез на улицу и принялся что-то негромко и сосредоточенно говорить в телефон, прохаживаясь вдоль машины. Оставшийся пассажир повернулся к сидящим сзади, за тонированными стеклами их было не разглядеть, и неестественно громким голосом закричал:
— Блин, пацаны, ну че делать-то? Меня ваще отпустило! Че за шлак?
С задних сидений раздался дружный хохот.
— Слышь, Юрец, — голос парня стал заискивающим. — Это… Может у тебя есть еще чего, а? А то ваще ни о чем.
Сзади снова засмеялись, а потом невидимый снаружи Юрец произнес:
— Есть одно колесо. Голландское.
— Как одно? Одно не пойдет, — заволновался парень. — Мы еще за Катькой заедем.
— Можете пополам.
— Да ты чего гонишь. Куда мы с ней на одном колесе пойдем? В цирк что ли?
Сзади снова грянул смех, и на этот раз Сережа с Кирой к ним присоединились.
Часы на башне позади пробили полночь. Несмотря на поздний, час людей и мотоциклов на смотровой стало только больше. Московское лето не слишком щедро раздает теплые ясные ночи по выходным. Особенно в конце августа.
Толкаться в толпе не хотелось, и они забрались на байк.
— Прокатимся еще? — спросила Кира сзади.
— Ага. На двух колесах.
Они дружно и громко засмеялись, а когда Сережа, все еще смеясь, надевал шлем, Кира вдруг наклонилась к нему сзади и прихватила зубами за шею.
Он инстинктивно дернулся, но она сжала зубы сильнее, показывая, что вырываться не стоит. Он замер, продолжая руками держать полунадетый шлем, ощущая на своей шее резь и теплое влажное дыхания. Кира слегка ослабила хватку, он интуитивно ответил на это приглашение, расслабив шею, и тогда она лизнула его горячим кончиком языка, не размыкая челюсти.
Внезапный разряд пробежал по его телу от промежности к голове, так что дыхание перехватило, а перед глазами потемнело. Сереже показалось, что они остались вдвоем на мотоцикле посреди пустоты. От неожиданности он судорожно вдохнул и, опасаясь упасть, рефлекторно схватился за руль. Упавший на асфальт шлем гулко покатился в сторону. Кира разжала зубы и отодвинулась.
Вокруг снова появилась смотровая площадка, полная людей и техники. Дыхание приходило в норму.
— Ты чего творишь? — Сережа сердито повернул голову, потирая пальцами место укуса.
— Что чувствуешь? — прошептала Кира, и он снова ощутил теплую волну ее дыхания у себя на ухе. — Злишься?
— Злюсь.
— А еще?
— Ты знаешь, что еще.
— Знаю, но хочу, чтобы ты сказал.
— Тебя хочу.
— Вот.
— Это твоя школьница так шалит?
— Теперь она студентка, — улыбнулась Кира и кивнула в сторону ГЗ.
— Если не нужен, я могу забрать, — седой мужик в белом кожаном мото-костюме остановился около упавшего шлема.
— Нужен-нужен, — весело отозвалась Кира. — Мы тут просто заигрались, а он от нас ускакал. Не можем договориться, кто за ним пойдет. Вы могли бы спасти нас и подать его?
Мужик смерил их взглядом, усмехнулся и нагнулся за шлемом.
Выезжая с парковки, он резко притормозил, так что Кира клюнула носом и их шлемы стукнулись.
— Ай… Ты специально, да?
— Скажи мне — как далеко твоя студентка намерена сегодня зайти?
— Я не знаю… Давай еще немного прокатимся. Хорошие колеса, — хихикнула она.
Они неспешно проехали по Косыгина и свернули на проспект Вернадского в сторону центра. Когда они выкатились на метромост, Кира наклонилась вперед и крепко обняла Сережу двумя руками, оперев голову в шлеме на его плечо. Она обнимала его, а ночной город обнимал их обоих. Они скользили в его светящиеся объятия по мосту, словно по канату, натянутому под куполом цирка. Перспектива расширилась, и Сереже показалось, что часть его внимания, как маленький дрон, кружит вокруг них. Он увидел со стороны, как они едут, обгоняя редкие машины, как свет фонарей играет на хромированных деталях байка, и как Кира прижимается к нему сзади. Он вспомнил, как в детстве любил кататься на велосипеде с крутой горки, отпуская руль. Ему вспомнился тот особый, ни на что не похожий восторг, и прежде чем скучное благоразумие успело вмешаться, он поднял стекло шлема и широко развел руки в стороны.
“Только не дергайся, — мысленно сказал он Кире. — И не верещи. Пожалуйста, доверься”. Он не замыкал никаких энергетических контактов, но Кира все поняла и так. А может быть, просто почувствовала. Он ощутил, как она осторожно покрутила головой и снова замерла на его спине уютным теплым рюкзачком.
Люди из проезжающих машин улыбались и махали им рукой, некоторые неодобрительно качали головой. Перед эстакадой в конце моста Сережа взялся за руль.
— Как там студентка? — спросил он вполоборота.
— Хочет к тебе домой, — сказала Кира и обняла его чуть сильнее.
Они прокатились по Комсомольскому проспекту, сделали небольшую дугу по Садовому и заехали в Трубниковский переулок. Низкий рокот двигателя бесцеремонно нарушал тишину, и заезжая во двор, Сережа заглушил байк и бесшумно вкатился на парковку.
Он надел на тормозной диск блокиратор и укрыл мотоцикл чехлом, который достал из кофра.
— Спасибо, толстяк, — сказала Кира, постучав на прощание по бензобаку. — Ты классный.
По дороге к подъезду путь им перегородила лужа от недавнего дождя. Кира растерянно посмотрела на свои замшевые сапоги, а потом на Сережу. Он протянул ей свой шлем и взял ее на руки.
— Только не кусайся сейчас.
Она мурлыкнула и зарылась носом в его волосы.
— Необычно денек складывается, — сказал он, глядя на нее в лифте. — Я утром такого не планировал.
Кира молча улыбнулась.
Около входной двери, когда Сережа открывал последний замок, она дотронулась до его руки.
— Замри. Что чувствуешь?
— Не скажу, — ответил он и открыл дверь.
…
Дальше >