Прошло два дня после спонтанного разговора с художником в его мастерской, а Сережа все еще ощущал приятное светлое послевкусие. Он с улыбкой вспоминал своё смущение от направленного внимания художника и раздражение от некоторых его слов. Неожиданный финал с тряпкой моментально вернул восприятие туда, где для таких реакций просто не было предпосылок. Бесполезный внутренний спор с самим собой не заводился. Это было настоящим подарком и напоминало подъем на крутую гору, когда ты устал в пути и злишься, но вид с вершины и твое состояние на ней с лихвой окупают все испытанные тяготы.
Удивляясь, что не сделал этого раньше, Сережа решил навести некоторые справки о соседях. Прошлое художника оказалось ярким и насыщенным. Он родился в начале второй мировой войны, детство провел за границей, а школу заканчивал уже в России. Прежде чем целиком посвятить себя живописи, он учился, служил в армии, работал разнорабочим и снова учился. В начале пути он рисовал афиши и стенгазеты, а теперь его работы нашли свое место в частных коллекциях по всему миру и Третьяковской галерее. Судя по небольшому количеству информации, художник не искал публичности. Посмотрев одно видеоинтервью и прочитав два текстовых, Сережа понял, что о жизни и творчестве его соседа можно написать не одну книгу. И еще фильм снять. Тоже не один.
Все-таки правду говорят, когда называют жизнь лучшим драматургом. Прожив с художником почти три года на одном этаже, Сережа все это время был уверен, что его сосед — надменный, колючий дед. И открывшаяся недавно способность видеть людей глубже, ничего принципиально не изменила, поскольку вместо того, чтобы воспользоваться ей, он автоматически прикладывал к глазам давно сложившийся трафарет. Чтобы отодвинуть его и пустить общение по новой траектории потребовался ночной форс-мажор с прорванной трубой, инициатива художника и доверительный контекст его мастерской.
“Возможно, — рассуждал Сережа, — для того люди и отправляются в горы, сплавляются на байдарках или ходят под парусом”. Хочешь ты или нет, а в таких условиях придется сбросить наносное хотя бы частично и познакомиться по-человечески.
В то же время помимо светлого и приятного послевкусия разговор с художником принес кое-что еще. Это “кое-что” выражалось в более строгой критичности, которой подвергалась интерпретация любого опыта. Сережа понял, что после совместных приключений с Кирой и ее историй начал невольно заигрываться, выдавая желаемое за действительное. Например, повесить одному из голосов ума бирку “внутренний свидетель”. Какая-то часть его видела эту ложь и раньше, но закрывала на нее глаза, а теперь перестала, словно больше не могла сама себя дурить.
На третий день после разговора в мастерской позвонил Леха. Сережа сидел дома, крутил в Фигме прототипы нового интерфейса и писал комментарии для дизайнера. Чтобы не отвлекаться, он выключил у телефона звук и положил его на стол экраном вниз. Рядом сверкая блестящей этикеткой стояла узкая бутылка Комбучи — Сережа купил ее вчера на пробу.
Макеты подготовила дизайн-студия, с которой давно работала Вайме. Корпорация настойчиво требовала от всех подразделений заказывать дизайн там, объясняя, что так будет проще выдержать корпоративный стиль. Дизайн Сереже не нравился, макет выглядел рыхлым, а интерфейс усложнялся. С учетом денег, которые получало агентство, присланные прототипы выглядели вопиюще небрежной халтурой. Закончив комментировать очередной прототип, Сережа взял телефон, чтобы позвонить Косте и обнаружил на экране входящий вызов от Лехи. Он купил на днях какой-то крутой катер для вейкборда и собирался на выходных праздновать это в яхт-клубе на Клязьминском водохранилище. “Наверное что-то изменилось”, — подумал Сережа и принял вызов. Голос у Лехи звучал совсем не празднично. — Здарова, бандит, — мрачно сказал он. Ты ко мне собирался на выходных? — Привет. Собирался, да. — Можешь разбираться, я все отменил, кина не будет. — Почему? — По кочану. Не будет и все. Финита. — Ну хорошо, понял. — Ты занят? Пойдем посидим в Угольке. Я могу заехать минут через 20.
Сережа посмотрел в угол монитора — три часа дня. Потом перевел взгляд на покрытые комментариями макеты. — Я пройдусь. Давай там встретимся через полчаса.
Он отложил телефон, немного подумал, а потом написал фрилансеру, который делал для них прежние макеты. Затем допил комбучу и пошел собираться.
Ресторан Уголек находился напротив консерватории. Сережа вышел через Скарятинский переулок на Большую Никитскую, а дальше спустился по ней на прокатном самокате.
Внутренний зал ресторана хорошо просматривался сквозь высокие распахнутые настежь окна прямо с тротуара, и Сережа сразу увидел Леху. Он сидел около третьего окна, уткнувшись в телефон.
Уголек традиционно пользовался популярностью у гламурной публики. Женщины, доверившие свой облик пластическим хирургам, и мужчины ради внимания которых женщины это делали.
— Ну ты чего скис? Можете тебе поехать куда? — спросил Сережа, садясь напротив Лехи. — А то даже ленту вон как-то грустно листаешь. — _Куда_ поехать, бро? — не поднимая головы, ответил Леха. Ударение на слове “куда” как бы намекало, что вопрос риторический и можно не отвечать, потому что ехать некуда. Сережа скорчил гримасу, означавшую что-то вроде “ну куда-нибудь” и взял меню .
— Слышал, как Щербаков поет? — Леха поднял глаза. >От чем таком ты гневно бредишь, >Торжественно топча перрон? >Куда ты от _него_ уедешь, >Когда _оно_ со всех сторон.
— А кто это? — спросил Сережа, рассматривая картинки в меню и пытаясь вспомнить рекомендации друзей, которые любили это место.
Леха проигнорировал вопрос, засучил рукава рубашки и, отодвинув стакан с соком, наклонился над столом вперед.
— Ты еще не понял, что мы на подводной лодке? — грустно спросил он. — Отсюда никуда не деться. И если ты здесь, значит ты уже капитально попал.
Сережа оторвался от меню и посмотрел на друга. — Никто не знает, откуда он тут и зачем. Слушать некого. Учиться не у кого. — Ты это уже говорил, — заметил Сережа, возвращаясь к меню. — В начале лета. И я за это время с тобой даже почти согласился. Но что толку хандрить? Инструкции не прилагается, поэтому каждый пишет свою.
— Так я пишу, только походу раньше надо было начинать.
Сережа определился с заказом и отложил меню. — Да что за настроение? “Все тлен”, да?
Леха покачал головой — Ты не понимаешь, бро. Это не просто подлодка. — Леха подозрительно оглянулся по сторонам, как будто проверяя, нет ли за ними слежки. — Она тюремная. Мы в воспитательной колонии, понимаешь? Каждый хомячок крутится в своем колесе. Убегает от боли и догоняет удовольствие. Но оно ускоряется и ему тоже приходится бежать все быстрее. И еще есть такой гаденький внутренний голос, который нашептывает человеку, что он особенный и ему нужно сделать что-то великое и оставить после себя что-то, какой-то след. — Где-то я это уже слышал, — тихо сказал Сережа и махнул официанту. — Ну и послушай еще раз, — сердито сказал Леха. В итоге боли больше, а удовольствия меньше, поэтому знаешь, какой след человек оставляет? — Знаю. Жидкий и коричневый, да?
Леха замолчал и уставился на него. — Ты чего — дурак? — удивленно спросил он, а затем лицо его растянулось в улыбке и он громко заржал. Ну ты сказал. А еще мне говоришь, меня не узнать. Ты сам придумал? — Подслушал у одного товарища. А ты что хотел сказать? — Я хотел сказать, что единственный след — это профиль в Инстаграм и черточка на могильном памятнике.
— Что будете заказывать? — спросила подошедшая девушка в безупречно белой блузке со строгим лицом. Сережа попросил салат с крабом, чай и вернулся взглядом к Лехе.
— Самое хитрое, что хомячку из колеса спрыгнуть некуда, — продолжал тот, — даже сдохнуть сложно — инстинкт самосохранения не дает. Если бы не он, человечество давным давно бы вымерло.
— Ты это серьезно? То есть помереть — это, по-твоему, выход? — В том-то и дело, что нет — хищно усмехнулся Леха. Но многие, когда их сильно прижмет, думают, что да. Не зря же все эти разговоры про эвтаназию ведутся. А ты как думал? — Не то, чтобы я об этом много думал. Раньше мне казалось, что эвтаназия нужна, — проговорил Сережа. Что у каждого человека должна быть кнопка “Остановите Землю — я сойду”. Но сейчас я в этом сомневаюсь. — И правильно делаешь. Сходить некуда. Зачем менять одну игру на другую да еще с понижением статуса? Лучше тут еще кайфов поискать, — Леха немного повеселел. — Чего улыбаешься?
— Радуюсь, что у тебя настроение улучшается. Ты когда-нибудь обращал внимание, как это происходит? Что ты строго говоря все время разный? — Конечно, — хмыкнул Леха. Еще в начальной школе. У нас сосед на лестничной клетке каждые выходные бухал до беспамятства, а потом ходил по подъезду и просил денег в долг. Говорил, что водка — яд, и он завязал, а деньги нужны, потому что он накануне все пропил и потерял. Так искренне говорил, что ему давали, и он снова валялся под кустом около подъезда. — А при чем тут эта история? — Как при чем? Тот, кто бухал и тот, кто просил деньги — это два разных человека. Я когда это понял, то стал обращать внимание на свое настроение. И заметил, что тоже меняюсь, хотя и не так радикально. — Я смотрю, ты рано начал задаваться важными вопросами. — Я же тебе говорил — у меня детство непростое было. Раньше в песне Высоцкого “На большом каретном” мне нравилась строчка про “черный пистолет” — она напоминала тот угар и беспредел, в котором я жил. А сейчас мне больше нравится та, где он поет, что его там сегодня нет. Детство прошло, и я этому рад. — А чего ты вдруг про Высоцкого вспомнил? — Просто вспомнил. А что? — Да так. Песня его одна попадается часто. С пластинки про Алису, знаешь? — Неа. Я вообще его особо не слушал. Мне только про пистолет нравилось. И еще баллада о детстве.
— А я вот в детстве ни о чем таком не думал. Только недавно, когда медитировать начал, стал всякие странности замечать. — Опять ты с этой медитацией. Ну скучная же хрень, а? И долгая. Сколько надо сидеть, чтобы чего-то понять? И главное — что толку? Сколько не сиди, все равно тебя ведет по жизни рептильный мозг. Как только видишь самку, то моментально оцениваешь — хочешь ты ее или нет? А если самца, то кто из вас кому вломить сможет, если эту самку делить придется. — И все? — Нет. Еще может быть наоборот, если ты самца хочешь трахнуть, а самке вломить.
— Давно с тобой не разговаривал, — усмехнулся Сережа, — соскучился по твоей простоте. — Подкатываешь ко мне? — Леха игриво поиграл бровями. — Не хватает мне таких разговоров на работе. Чтобы просто говорить, а не изображать. — А не надо тратить время на людей, с которыми тебе приходится изображать. У меня вот некоторые друзья заделались депрессивными ворчунами. Я им про чудеса, бывает, рассказываю, а они морщатся. Перед такими даже если Иисус по воде пройдет, они физиономию скривят и докопаются. Скажут, что волосы грязные, борода не ухожена и одет странно. Либо псих либо наркоман.
Официантка принесла кувшин с лимонадом.
— Че — нормально я тебя прогрузил? — спросил Леха. — Вижу, что нормально, хахаха. Хорошо, что выбрались сюда, мне полегчало. Он налил лимонад в бокалы. — Ну что — расскажи теперь ты чего-нибудь ;) Можешь кстати немного подвинуться влево? — Зачем? — Там позади тебя пришла молодая особа со скрипкой. В “консерве”, наверное, учится. — Леха хищно прищурился. — У меня на таких глаз, беру в разработку.
— Давай лучше про подлодку. Ты вот раньше говорил, что мы в игре. А теперь говоришь подлодка.
Леха махнул рукой. — Те же яица, только в профиль. Игра называется “Подлодка”.
— А чего ты отменил празднование на выходных? Случилось чего?
Леха вздохнул. — Устал я от кайфов, если честно. Хочу сказать “горшочек, не вари”, чтобы “воспринималка” отдохнула. Но не получается. Раньше вот можно было набухаться и выпасть на пару дней, а сейчас не работает. Внутри всегда остается кто-то трезвый, кто смотрит на все это ясно.
— С тренажера не слезешь, — пробормотал Сережа. — Что? — Да так, вспомнил разговор недавний. Хочу тебе историю одну рассказать, тебе понравится. Тем более кроме тебя мне такое рассказать особо некому.
— Интригуешь, — оживился Лёха. Что там у тебя — мистический порно триллер?
— Близко. — Сережа поддел вилкой кусочек сыра с тарелки Лехи и рассказал о приглашении Киры, ее необычном угощении и своих открытиях. Детские истории Киры и то, чем она занимается, он оставил за кадром. Сережа старался сделать акцент на своих переживаниях, но земная сторона истории заинтересовала Леху больше.
— Да ты на нее запал, бро — весело сказал он. Осторожнее с этим. — А что такого? — Отношения сбивают прицел — вот что. Забываешь свою дорогу, понял? Ты же айтишник, бро. Начать отношения — это как дать другому административный пароль к своей системе. Тебе такое разве надо?
Сережа откинулся на спинку и слегка расфокусировал взгляд. Лехин водитель был на месте, но на контакт не выходил. Говорил при этом Леха вполне искренне.
— Помнишь, как сирены завлекали моряков своим пением. Вот и здесь так же. Отвлекает и убаюкивает. — По-моему, она меня не убаюкивает, а наоборот будит. — А вот в этом мастерство и заключается, — оскалился Леха. Править другому мозг и делать это так, чтобы он приговаривал “еще-еще” и думал, что его спасают. — А если правда спасают? — Бро, никто тебя не спасет, кроме тебя самого. Потому что никому не нужен так, как себе. Пока этого не осознаешь, будешь искать виноватых где угодно, кроме своей башки. — Ладно, тормози — я не за советами пришел. Я тебя понял — с подлодки никуда не деться, кайфы надоели и бухло не радует как раньше. Ну а как же, — Сережа замялся, чувствуя, что вопрос может прозвучать странно. — что как же? — А как же любовь? — Ты что — не понял? Нет никакой любви. Это выдумка. Ее специально придумали и с детства задвигают через сказки и мультфильмы, чтобы подсластить пилюлю. Это просто одна из игр внутри большой игры. Красивая обёртка, а внутри только ритуальное соблазнение и спаривание. Посмотри вокруг и скажи по-честному — много ты видишь любви?
Сережа посмотрел в окно. — мне кажется, что вижу. Не очень много, но вижу. — Ключевое слово “кажется”. Эта штука именно так и задумана, чтобы казаться, но в руки не даваться. Я же говорю — разводка.
Официантка поставила перед Сережей салат и принесла бутылочки с перцем, солью и маслом.
— Мы — биороботы, реакции которых запрограммированы, — Леха оживился, залезая на любимого конька. Вкусы, запахи, звуки, формы, цвета — все предпочтения прописаны в твоей системе. Работает не то, что ты себе выдумал или хотел бы иметь, а то, что записано природой.
Сережа слушал Леху вполуха. Он соглашался внутри со многими деталями, но общий угол зрения и тон друга ему были не близки. Его слова стучали, как заколачивающий гвозди молоток. Сережа нащупал точку между лопатками и натянул кокон. Внешне ничего не изменилось, но внутри стало ощутимо легче и свободнее, плечи сами свободно расправились, шея удлинилась. Отсюда Леху вполне можно было слушать. Даже интересно.
— Твой мозг полностью рулит твоим телом через гормоны. В тебе уже записано, какие партнёры тебе будут нравиться. Я тебе больше скажу — там записано, на что у тебя будет член вставать. Дама позади Лехи коротко на него обернулась, но он не видел.
— Люди читают Тургенева с Пушкиным, но думают о разном. Кто-то трепещет от любовных писем, недосказанностей и намеков, а кто-то представляет животный секс в пышных платьях, порку на конюшне и изнасилование.
Дама снова повернулась и посмотрела на него с интересом. — Тебе вот понравилась женщина старше тебя на 10 лет, — продолжал он. — А я таких вообще не замечаю, их для меня нет. Меня влечёт упругая молодость и свежесть. Мне нравится быть первопроходцем и открывать новую землю, а не ходить туда, где протоптаны туристические тропы.
— Я думаю все изменится, когда дети появятся.
— Смотря у кого, — Леха вытер рот салфеткой и бросил ее в пустую тарелку. — У меня пока не изменилось.
Сережа недоверчиво на него посмотрел и Леха кивнул. — Мы с тобой про это никогда не говорили, но у меня их двое. — да ладно? Когда это ты успел? — Я же говорю — рано начал отходить от инструкций. Сыну 10, дочке 6. Матери разные. — А ты с ними видишься? — Нет. Только деньги отправляю. Там уже есть отчимы у обоих. Дети про меня даже не знают, я оба раза ушел до того, как они родились. — Хм. И как тебе с этим? Думаешь про них? — Вспоминаю иногда, если разговор заходит, а так нет. В эту игру входят по инвайтам, которые игроки парами создают внутри игры. Я два своих инвайта сгенерировал в общий пул и засейвил свои гены. Это как сохранение в игре. — Да погоди ты мне мозг парить своими инвайтами. — А семья как же? — Не хотелось передать им свои знания, наблюдать как они вырастают? — Вообще не моя тема. Я и без отца вырос нормально. Только я в нищете жил, а мои ни в чем материальном не нуждаются. Передавать знания? — Леха поморщился. Я не умею этого делать и не хочу даже учиться, потому что не верю в передачу. Право на глупость — важнейший элемент для свободного развития личности.
Женщина сзади снова обернулась.
— Люди бегут эстафету, передавая вместо палочки свои гены. Я передал две палочки и вышел со стадиона, чтобы заниматься другими делами. Свой биологический след я оставил, теперь учу уроки. Местечко-то жесткое, не забывай. У меня есть товарищи, которые себя целиком детям посвятили — печальное зрелище. Спрашиваешь “как дела?”, и человек тебе полчаса рассказывает про ребенка. Как он поел, покакал, упал, засмеялся, как первый зуб выпал, как ветрянкой заболел, как в школу пошел. А потом, когда этот “смысл” подрастает и начинает пытаться жить самостоятельно, то оказывается, что у них для него уже есть готовый план — что и как ему делать. И вот тут…
Сережа поднял перекрещенные ладони. — Чего? — не понял Леха. — Давай не будем про детей, устал я от детской темы за последние дни, много наслушался. Твою позицию я понял. Когда у меня свои будут — поговорим, а болтать просто так не хочу.
К его удивлению Леха не стал возражать. — Как скажешь, — согласился он. — А про что будем?
Сережа помолчал, перебирая в голове темы. — Давай снова к подлодке вернемся — вот эти грибные переживания — это что такое вообще, по-твоему? … Дальше >