26. "Мастера видно по стойке" (с)

Выйдя из проходной на набережную, он решил пойти домой пешком, как и вчера.
“Если надоест идти — сяду в такси”, — подумал он. Сумерки уже сгустились, кое-где виднелись звезды, а из-за здания МИДа должна была скоро показаться луна. Как и вчера, Сережа ощущал все очень насыщенно, ярко и близко, как будто воспринимал мир не просто органами чувств, а всем сердцем, которое до этого было чем-то накрыто. Фраза “открытое сердце”, которая всегда казалась ему затертым клише, впервые показалась осмысленной. Он любил мир и чувствовал, что тот отвечает ему взаимностью и готов во всем поддержать. Во всяком случае, так казалось.

Там, где Лужнецкая набережная переходила во Фрунзенскую, дорога проходила под высокой эстакадой ТТК. Здесь были какие-то технические постройки, стоянка поливальных машин и маленьких тракторов. Под эстакадой было темнее, чем снаружи, и стоял равномерный гул от автомобилей, катившихся сверху. Солнце почти не заглядывало сюда днем, и на асфальте возникали подолгу не высыхающие лужи. Пахло соляркой и машинным маслом, отчего Сереже вспомнилось детство и дедушкин гараж.
Когда он дошел до середины эстакады, справа возникло движение, и он заметил двух мужиков, куривших стоя за трактором. Неприятного вида толстяк в тельняшке и бритый жлоб в спортивном костюме.
Когда он их заметил, они бросили окурки и решительно двинулись ему наперерез.
— Куда спешишь, браток? — начал толстяк развязным голосом. — Подкинь деньжат хорошим людям. А то времена нынче непростые, сам знаешь.

Сережа почувствовал холодок внутри, но решил не подавать виду. Ускоряться было поздно, поэтому он замедлился и слегка обернулся, чтобы изучить обстановку сзади. Оказалось, что там быстро приближалась еще одна фигура, путь был отрезан.
Толстяк недобро осклабился.
— Я же говорю — времена нынче непростые.
Сережа сунул руку в карман и достал бумажку в сто рублей.
— Не скромничай. Щедрость украшает. Смотри, нас же трое.
Пока он говорил, громила в спортивном костюме начал обходить Сережу сзади .
— Че молчишь? — сказал толстяк. — Я вижу, ты парень умный, лицо интеллигентное. Зачем по такому бить? Да еще кастетом. Давай сюда по-быстрому все, что есть, и пойдешь дальше. Деньги, карты, телефон, часы. Документы можешь оставить.
“Как можно было так глупо вляпаться? Почему я пошел пешком? Может позвать на помощь? Когда я последний раз делал копию телефона? Может карточки сломать? Что за хрень происходит?…”, — закружился в уме пришпоренный страхом круговорот вопросов. Происходящее напоминало недоброе иммерсивное кино, в котором он одновременно участвовал как актер и зритель. Зритель этот, однако, отличался от того Наблюдателя, который спонтанно возникал в течение последнего месяца. Если приход Наблюдателя сопровождался расширением и облегчением, то Зритель, казалось, принес с собой врачебную “заморозку”, от которой возникло замедленное примороженное состояние, и ощущение, что все это происходит не с ним.
“Наверное, так шок проявляется”, — подумал Сережа, вытаскивая из кармана деньги.
— Телефон не дам, — сказал он по возможности твердо.
— Твое дело, — недобро улыбнулся толстый. — Мы его сами вытащим. И еще кроссовки с курткой прихватим, пожалуй. — Сзади кто-то засмеялся.
— Да че ты с ним базаришь, — сказал один из тех, что был позади и шагнул ближе, отчего Сережа инстинктивно съежился.
— Сереж, ты? Все в порядке? — раздался из темноты голос Николая. Его шаги быстро приближались.
Мужики переглянулись.
— Сережа занят, — развязно начал задний, поворачиваясь на звук шагов, — но скоро освободи… — Его голова неестественно дернулась, и он стал оседать на тротуар.
Николай пружинисто развернулся ко второму, нырнул, скрутившись, под его рукой, и затем, раскручиваясь снизу вверх, коротко и резко выбросил кулак ему в челюсть. Зубы клацнули и здоровяк завалился рядом с первым. Весь этот экшн занял от силы три секунды.
Толстяк в тельняшке попятился назад, а затем развернулся и побежал, выкидывая на ходу из карманов скомканные бумажки.
— Ты откуда взялся? — недоуменно спросил Сережа, еще не вполне веря, что внезапно возникшая угроза также внезапно исчезла.
— Потом скажу. Идем отсюда, — Николай быстро зашагал к Фрунзенской набережной. Выйдя из под эстакады, он поднял руку. Машина остановилась почти сразу, и они залезли на заднее сиденье.
— Куда едем? — спросил водитель.
— Прямо, — ответил Николай.
— Мне адрес нужен. Навигатор “прямо” не понимает.
— А я не с навигатором разговариваю, — сказал Николай таким тоном, что водитель обиженно засопел и молча поехал вдоль набережной.
— У тебя есть час времени? — спросил Николай Сережу. — Я с тобой поговорить хотел.
— Есть, — ответил Сережа. — Так откуда ты там взялся?
— Я же говорю — поговорить с тобой хотел, а ты ушел быстро. Я позвонил — ты недоступен. Я решил, что раз ты телефон после сессии не включил, то значит такси, наверное, не вызывал и пошел пешком, так что решил догнать. Ну и вот… догнал, — улыбнулся он.
— Уф… — вздохнул Сережа, качая головой. — Спасибо.
— Я извиняюсь, — осторожно сказал водитель. — Кроме “прямо” инструкций не появилось?
— Торговый центр “Наутилус”, метро Лубянка, — сказал Николай.
— Вот и славно, — радостно отозвался водитель, вбивая название в навигатор, — а то что такое “прямо” я, честно, не понимаю. Набережная, она ведь не прямая вовсе.
Какое-то время они ехали молча. Сережа смотрел в окно, не цепляясь ни за что конкретное. Мысли снова и снова возвращались к “открытому сердцу”, гопникам под эстакадой и неожиданной развязке — теперь она вспоминалась в замедленном темпе, как кадры из “Матрицы”.
— А как ты меня увидел, там же темно под мостом? — спросил он, повернувшись к Николаю.
— Там напросвет силуэты видно, я тебя по фигуре узнал. Если я человека видел, то уже знаю его походку и геометрию тела, такая у меня профессиональная деформация, — усмехнулся он. — Вижу, ты стоишь и какие-то жлобы вокруг — вряд ли друзья.

Сережа посмотрел на него с восхищением.
— Ну ты крутой… мастер спорта, — вспомнил он их разговор на Арбате несколько дней назад.
— Это не спорт. Тут другая игра. По очкам в ней не выиграешь.
— Ну техника же спортивная.

Николай подвигал челюстью.
— Кое-что да, но конкретно такому на ринге не учат.
— А где же ты научился? — удивился Сережа.
— В бизнесе. Как-нибудь расскажу потом.
— “Мастера видно по стойке”, — вспомнил Сережа какую-то цитату. Он хотел сделать Николаю таким образом комплимент, но тот качнул головой.
— Стойка выдает любого, не только мастера. Я по твоей стойке сразу вижу, чем ты занимался и чего от тебя ждать. Поэтому на улице никаких стоек, здесь надо действовать быстро и наверняка.

Водитель подозрительно покосился на них зеркало.

— Ну ты как сам — хватил адреналинчику? — Николай дружески толкнул Сережу плечом.
— Да жесть вообще, — Сережа только сейчас заметил характерные подрагивания конечностей. — Меня еще как-то приморозило странно. Как будто все это не со мной происходит. До сих пор держит, — озадаченно сказал он.
— Это диссоциация, — сказал Николай. — Психика защищается от стрессовых перегрузок. Это пройдет, не переживай. Еда поможет. И выпить стоит немного — самое то.
— Это нормально? — переспросил Сережа.
— Да. Попросту говоря, когда возникает какое-то чувство с зашкаливающей “яркостью”, например, страх, то психика поднимает “тонированное стекло”, чтобы не “ослепнуть” от этой яркости. Сложность, однако, в том, что нельзя затемнить конкретный эмоциональный диапазон, в котором живет это чувство, и поэтому затемняется весь чувственный спектр. Поэтому падает интенсивность всех переживаний, и возникает ощущение отстраненности, будто все происходит не с тобой.
— Фиговое ощущение. Будто я в пленке, которая меня отделяет от жизни. Особенно на контрасте с тем, как было классно после семинара.
— Не грусти, сейчас мы тебя починим. Уже приехали почти.

“Наутилус” представлял собой шести этажную башню на границе Никольской улицы и Лубянской площади. Они поднялись на верхний этаж, где располагался паб, и сели в эркере со стеклянной крышей. Отсюда открывалась панорама на ночную площадь.
Пока готовилась пицца, они попросили пива, и после нескольких глотков Сережа действительно почувствовал себя чуть лучше. У Николая же вид наоборот стал такой, словно он вспомнил о чем-то грустном.
— А о чем ты хотел поговорить? — вспомнил Сережа.
— Помнишь я тебе про Филина рассказывал?
— Еще бы. Крутая история. А что ?
— Я его сегодня видел в сессии. — Николай некоторое время помолчал. — Не сразу узнал — исхудал он сильно, волосы длинные, ниже плеч. Но взгляд тот же. И сила эта его шаманская.
— Ого. И чего он хотел?
— Давай я целиком расскажу, как было, — предложил Николай. А потом обсудим. Мне так легче будет, ладно?
— Давай, — согласился Сережа.
— Ну в общем приходит он и говорит:
— Здравствуй, Коля. Какой ты большой стал. А привычка главная та же. Такое дело, да. Ты мне, Коля, меня самого напомнил в молодости. Такой же я горячий был. Все правду искал. А потом понял, что ее тут нет. И не было никогда. Здесь только кривда. Такое тут место, понимаешь?

Мне, Коля, скоро уходить, я вот напоследок погулять вышел. Все думал, как бы тебе подмигнуть по-свойски на прощание, а тут ты сам и пришел. Да… Такое дело, — улыбнулся он, показывая свою фиксу.

И так у меня тепло вдруг на сердце стало. Не знаю отчего. Будто знаю этого Филина сто лет, и он мой отец или дед родной.
— Я, — говорю, — могу приехать в гости. Вы скажите куда.
— Зачем ехать, Коля. Если можно так. Всяко быстрее и удобнее.
У меня, — говорит, — для тебя подарочек есть, — и показывает свою трубку. Ту самую, что у него на даче тогда была. — Вещь непростая, ты ее не бросай.

Я хотел спросить, что с ней делать и как курить, но он меня перебил.
— Она тебе, Коля, сама расскажет все. Как и что делать. Ты не спеши, положи ее в доме куда-нибудь на видное место, почувствуй, где ей понравится. В ящики не закрывай, пусть она комнату твою видит. И в руки бери хотя бы ненадолго, чтобы она тебя узнала и привыкла к тебе. Тогда и расскажет, что дальше делать.

— А если не расскажет, — спрашиваю?
— А если не расскажет, передашь кому-нибудь, сам тогда поймешь, кому лучше.
Тебе, — говорит, — чувствую, пора возвращаться. Да и мне тоже пора идти. Ну что тебе еще сказать? Вижу у тебя одна баба в голове застряла плотно — это потому, что любит тебя сильно. Хорошо любит, да. Но как с этим быть — решать тебе. Сам смотри.
Ну все, Коля, прощай, — и улыбается так тепло и по-доброму.
— Так чего — может я приеду? Мы еще увидимся?
Он головой покачал, прищурился как кот и растаял.

Николай помолчал.
— И знаешь — мне так грустно стало, что не рассказать. Прямо защемило сердце. Заканчиваю дышать и чувствую слезы на щеках. Лет десять не плакал, а тут вдруг такое.
Официант поставил на стол пиццу и они стали молча есть.
— В общем, колбаснуло меня сильно, — подытожил Николай, когда на тарелке остался один сиротливый кусочек. Захотелось рассказать кому-то, и я сразу про тебя подумал, я ведь тебе про Филина уже говорил.
— М-да… Как у вас говорится — “заряженная история”. И чего думаешь делать — может Игоря спросить?
Николай махнул рукой.
— А он-то здесь при чем? Это какая-то моя тема. Думаю на следующей неделе слетать на Алтай и найти старика. Да, так и сделаю, — подбодрил он сам себя. — Ну а ты как — отошел от стресса?
— Получше, — отозвался Сережа. — Пиво, похоже, помогло, ты был прав. Я не знаю, как тебя отблагодарить. Буду твоим должником. Я все ругаю себя, что так влип на ровном месте. До сих пор не пойму, как так вышло, состояние было волшебное.
— В том-то и дело, что нужен баланс — не слишком напрягаться, но и не слишком расслабляться. Любой перекос создает потенциал, который стремится его уравновесить. Поначалу все учатся расслабляться, и наступают на такие грабли, я такое уже видал.
Сережа не понял пассаж про потенциал и просто кивнул головой.
— Да…
— А я, честно говоря, немного переживаю за жлоба, которому я в ухо двинул. Я его “крюком” ударил, а это серьезная штука. Человек, который меня этому удару учил, за него присел на десятку в свое время. Отбивался от хулиганов около подъезда, одному такой крюк отвесил и уложил наповал. Надеюсь, все обойдется.
Сережа снова не нашелся что сказать и опять кивнул.
— Поеду домой спать, нужно все это переварить, — сказал он, многозначительно выделив слово “все”.
— Ты в норме или, может, тебя проводить?
— Спасибо. Мне ехать пять минут. В такси сел и уже, считай, дома.
В такси было темно и уютно. Когда машина выехала на набережную и поехала вдоль стен Кремля, из колонок донесся знакомый голос:

Много неясного в странной стране —

Можно запутаться и заблудиться...

Даже мурашки бегут по спине,

Если представить, что может случиться.

Вдруг будет пропасть — и нужен прыжок.

трусишь ли ты? Прыгнешь ли смело?

А? Э? Так-то, дружок,

В этом-то все и дело.

Плотный комок возник в груди, расширился, поднялся в горло, и прежде чем Сережа успел сообразить, что происходит, его тело начало сотрясаться от рыданий. Казалось, где-то открылся кран, через который стал сливаться накопившийся стресс — страх, жалость к себе, ощущения слабости и беззащитности, уязвленное самолюбие, обида и растерянность перед жизнью с ее неожиданными вызовами.

Нарастающее облегчение подсказало, что сдерживаться не стоит, и Сережа держал кран открытым до самого дома, только сдвинулся на сиденье, чтобы водитель не видел его лица в зеркале. Даже когда рыдания уже остановились, он продолжил сцеживать по капле остатки этой внутренней горечи, как гной из раны. Это было прощание не только с недавним стрессом от нападения, но с каким-то старым пластом собственных фантазий о себе и мире. Как большой отколовшийся кусок льда на реке отделяется от ледяного покрова и уносится течением, эти фрагменты детских фантазий смывались двумя солеными ручейками, принося особую, незнакомую прежде свободу.

Когда он вышел около дома, Луна уже была почти в зените. Ледяная пробка в груди растаяла и вытекла, унеся с собой странную отрешенность. Мир снова воспринимался близким и живым, словно внутри открылось нараспашку окно.

Его охватила теплая волна благодарности, переходящая в благоговение к собственному внутреннему устройству, о котором он так редко прежде задумывался.

“Я ведь вообще себя не знаю, — подумал он. — Вообще. Как будто только начал знакомиться”.

Дальше >

При использовании текста обязательно указание автора и ссылка на www.wakeupand.live